Толпу не сразу удалось призвать к порядку, но, к счастью, до того, как кто-нибудь, кроме Эвы, успел увидеть портрет анфас и профиль справа и слева. Во главе остались Паулина с Леокадией. Коль скоро они прибыли первыми, первыми они и останутся! Выставить себя они так и не позволили!
Обе критически присматривались к портретам.
— А что это он такой лысый? — недовольно скривилась Паулина.
— Волосы описывают свидетели, — наставительно ответила ей Леокадия. — Я его, кажется, где-то видела.
— А я нет. Такого лысого я бы запомнила.
— Балда! Если я его видела, то и ты тоже. И вовсе он не был лысый.
— Тогда какой? Волосатый?
— Нормальный, как человек. Что-то мне мнится… Ну, не знаю, я много людей вижу, но он мог появляться и на участке, вас ведь это интересует? Он у меня почему-то ассоциируется с Марленкой… — Она подошла к фотографии на мольберте и закрыла рукой верхнюю часть головы. — Ну да, все сходится. Эта лысая башка очень сбивает с толку. Я его видела.
— С волосами да, может быть, — милостиво согласилась Паулина — Возможно, что я тоже видела. Но уже очень давно.
— И кто это? — жадно спросил Возняк.
Обе едва не обиделись. Леокадия опустила руку.
— А нам-то откуда знать? Мы его еле-еле вспомнили, а вы хотите знать, кто это.
— Он как-то промелькнул в нашей жизни очень давно. И я совсем не уверена.
С большим облегчением Возняк избавился от первых свидетелей и с еще большим облегчением пригласил Марленку.
— О господи! — ахнула Марленка, почти в ужасе.
Она ощупью нашла стул за спиной.
— Ведь это… Если бы не лысина… Но ведь это же дядюшка!
У Возняка капитально отнялся язык.
— Что-о-о?!
— Мой дядюшка. Ну тот, названый. О котором все столько говорят. Но он не был лысый!
Возняк со всей поспешностью вывел лицо на монитор, художник-график начал примерять прическу. Страшно взволнованная Марленка перестала цепляться за стул и давала инструкции.
— Нет, никаких локонов! Но нет, и не такой прилизанный, волосы у него как-то так росли… По-моему, немного посветлее… И покороче, такие нормально стриженные, по-мужски. И еще мне кажется, волосы были гуще…
Не отпуская Марленку, с которой рядом было как-то веселее и приятнее, Возняк вызвал Анну Бобрек.
Спокойная и выдержанная женщина вошла, взглянула и замерла.
Она буквально окаменела, молчала и, забыв дышать, вглядывалась в лицо на экране. А Возняк с бешеным интересом смотрел на ее красивое лицо.
— Ну и что? Вы его узнаете?
Анна Бобрек попыталась вернуть себе голос.
— Не понимаю, — наконец выговорила она после долгого молчания. — Это пан Бартош. Вы мне показываете убийцу или жертву?
— Жертву, проше пани. Покойника, найденного на огородах больше десяти лет тому назад.
— Я все-таки не понимаю. Не может быть. Это значит, что Бартош умер? Вы его ищете, а он умер?
— Так точно, проше пани. Если это он, то он совершенно и радикально умер.
— Господи помилуй!
Наблюдавший все это со стороны сотрудник комиссара торопливо подсунул ей стул, оставленный Марленкой, на который Анна Бобрек почти рухнула и снова надолго замолчала.
— Я слегка., потрясена. Я не предполагала… не ожидала… Я думала..
— Что вы думали?
— Я думала, что он… подозреваемый…
— Совершенно верно, он и был подозреваемый. Но если это его скелет, то подозрение отпадает. Самоубийство исключено. А нам по-прежнему необходимо найти убийцу.
Анна Бобрек как-то странно посмотрела на него, открыла рот и снова закрыла, а потом глубоко вздохнула.
— Я должна это обдумать, — тихо сказала она — Мне нужно подумать. Пожалуйста, оставьте меня сейчас.
— Вы знаете о нем что-то еще?
— Не сейчас!!!
Возняк не был идиотом. Невзирая на собственные мощные переживания (ведь следствие для него переворачивалось вверх ногами!), он сориентировался, что еще минута — и эта женщина забьется в истерике, не сможет прийти в себя, и вместо допроса будет борьба с шоком, приедет «скорая», заберет Анну Бобрек, и получит комиссар птичье гуано, а не желанные сведения. Он отослал Анну Бобрек в свободную на тот момент камеру для опасных преступников и велел дать воды. Коньяка, к сожалению, у него под рукой не было.
Теперь он взял в оборот двух ведьм помоложе. Вместе. Он уже сориентировался, что их переговоры друг с дружкой куда ценнее, чем все ответы на официальные вопросы. Милости просим, пусть переживут потрясение и пусть поболтают между собой, сколько душе угодно.