Выбрать главу

В прошлую субботу традиция была нарушена, и в собственное оправдание могу сказать, что не мое излишнее любопытство тому причиной.

Начать с того, что Роман опоздал. В четверть шестого, кофейник начал остывать, а я переводил взгляд с циферблата часов на входную дверь.

— Дела у него, — сказала Рина, читавшая в салоне роман Сильвии Браун. — Ловит кого-нибудь. Придет — расскажет.

Я кивнул и взял с полки роман Хайнлайна — вкусы у нас с женой разные, читать я предпочитаю фантастику, а уголовные истории люблю слушать в исполнении Романа.

Комиссар позвонил, когда Лазарус Лонг соблазнил очередную красотку. Позвонил, кстати, по телефону, а не в дверь.

— Извини, Песах, — виновато сказал он. — Я на работе.

— Бедняга, — отозвался я. — Кстати, твои прогнозы в ТОТО, как всегда, не оправдываются. На данный момент мы имеем девять из тринадцати. Кого-нибудь убили?

— Да… — протянул Роман. — Если ты заваришь свежий кофе к семи часам, то, возможно, услышишь кое-что интересное.

— Заварю, — пообещал я.

В семь Роман Бутлер сидел в кресле и смотрел на меня воспаленными (надеюсь, что от бессонницы) глазами.

— Отвратительный у тебя сегодня кофе, Песах, — сказал он, опустошив вторую чашку. — И в ТОТО ты опять не угадал. Девять из пятнадцати.

Я даже и возмущаться не стал: карточку заполнял Роман, но вспоминал он об этом только в случае крупного выигрыша. Если говорить честно, за все время нашего знакомства это произошло один раз, да и то, как потом оказалось, результаты были настолько ожидаемыми, что не предсказал их только тот, кто не купил карточку спортивной лотереи. Тридцать шекелей мы честно разделили поровну.

— Вчера утром, — Роман перестал наконец испытывать мое терпение и перешел к делу, — в здании Шенкар Тель-Авивского университета произошло убийство. Убийство классически ясное и потому безнадежное.

— Не вижу логики, — пробормотал я.

— Я тоже не вижу, — сказал Бутлер.

— Здание Шенкар — это же у физиков.

— У физиков, — подтвердил Роман.

— Нельзя ли подробнее? — спросил я.

— Если приготовишь нормальный кофе, который можно будет пить, а не глотать…

* * *

В пятницу утром в лаборатории материаловедения физического факультета Тель-Авивского университета находились четверо мужчин. Пятница в университете — день, вообще говоря, нерабочий, аудитории пусты, по коридорам со стремительностью метеоров пробегают редкие студенты, а в лабораториях можно увидеть разве что кого-нибудь из докторантов, добивающих последнюю главу диссертации.

Не знаю, как у физиков, но у нас в здании Гилман, в пятницу даже кафе не работает, и если мне приходится именно в этот день вести семинар или просматривать компьютерную почту, я обычно беру из дома бутерброды. Возможно, конечно, что где-нибудь в Шенкаре или Шарете жизнь в это время бьет ключом, работают кафе и киоски, в чем я всегда сомневался, но проверить это мне не удалось ни разу — я просто забывал, а когда заканчивал работу, то уж и проверять не хотелось, а чаще всего и смысла не имело, потому что приближалась суббота, и в зданиях не оставалось никого, кроме сторожей. Точнее, я знал, что в зданиях должны быть сторожа, но обнаружить на исходе пятницы хотя бы одного из них мне пока ни разу не удалось — университет напоминал корабль, покинутый экипажем и оставленный дрейфовать по воле волн. К счастью, арабским террористам, видимо, пока не приходило в голову заняться проверкой бдительности университетской охраны.

Четверо, собравшиеся в пятницу утром в комнате номер 387 здания Шенкар, были именно докторантами. Хаим Шуваль, 37 лет, самый старший (или самый старый — в зависимости от точки отсчета), сидел за компьютером в своем закутке и никак не мог понять, почему программа дает сбой, если ввести в расчет самые обычные параметры сверхпроводящего гелия-II. Наум Беркович, 25 лет, новый репатриант, работавший в университете с начала семестра, за своим столом заполнял большой десятистраничный бланк, выданный ему в деканате. Сэм Груберман, 26 лет, и Бенцион Флешман, 24, работали каждый у своей лабораторной установки и, судя по их сосредоточенному виду, были полностью отрешены от реальности.

Время от времени кто-то из них вставал, чтобы размяться или одолжить авторучку (без возврата, конечно), или постоять за спиной у соседа, неодобрительно хмыкая и пытаясь подсказать, что именно необходимо сделать в первую очередь, чтобы окончательно загубить эксперимент или испорить казеный бланк.

Короче — обычная пятница, двенадцатая уже по счету после начала семестра. Для полноты информации — день был солнечным, безоблачным, теплым и по тель-авивским меркам, не таким уж и влажным. Кондиционер в лаборатории не включали — не потому, что было достаточно прохладно, но потому лишь, что, когда работала установка Грубермана, даже слабая вибрация от кондиционера, сбивала точность эксперимента.

В 11 часов 37 минут (время фиксировано в компьютере полицейского управления) Наум Беркович с громким воплем выбежал из лаборатории, распахнув дверь ногой, и из висевшего в торце коридора телефона-автомата позвонил в скорую помощь «Красный щит Давида». Перемежая ивритские слова с русскими, он объяснил, что коллеге стало плохо, а если точнее, то он, возможно, скончался. Если же быть совершенно точным, то не исключено даже, что произошло убийство.

Раньше медиков в университет прибыла полицейская бригада, вызванная диспетчером «скорой». Еще полчаса спустя на место происшествия явился Роман Бутлер с экспертом-криминалистом Пинхасом Датоном и врачом патологоанатомом Шломо Поратом.

Глава 2

Три докторанта

Трое мужчин молча сидели за угловым столом и не глядели друг на друга. Четвертый — за лабораторной установкой в противоположном конце комнаты — опустил голову на руки и выглядел спящим. Сэм Груберман действительно спал — вечным сном. Рубашка на его спине — слева, на уровне сердца, была пропитана кровью.

— Ударили острым предметом, — сказал Датон. — Ударили резко и глубоко. Он умер сразу. Ориентировочно это произошло час-полтора назад.

— Кто-нибудь входил в лабораторию или покидал ее? — спросил комиссар Бутлер у трех докторантов.

— Никто, — ответили они одновременно.

— Кто-то из вас выходил звонить по телефону, — напомнил Бутлер.

— Я, — откашлявшись, сказал Беркович. — Но я только добежал до телефона и, позвонив, сразу вернулся обратно.

— В лаборатории нет телефона?

— В соседней комнате, — сказал Беркович. — Но она заперта.

— Чья это комната?

— Профессора Брандера, руководителя лаборатории, он сейчас в Штатах.

— Мы все утро провели здесь одни, войти никто не мог, дверь была заперта изнутри, — добавил Хаим Шуваль, выглядевший самым спокойным.

— Вы умные люди, — сказал комиссар. — Объясните мне, простому сыщику, куда исчезло орудие убийства, если никто, как вы утверждаете, комнату не покидал и никто сюда не входил.

Ответом было молчание.

— Скажи Моти, чтобы сделал фотографии, и можно уносить, — разрешил Шломо Порат, закончив, наконец, осматривать тело.

— Стилет? — спросил Бутлер.

— Скажем, так: острый и узкий предмет.

— Шило, к примеру?

— Нет, — покачал головой Порат. — Для шила рана слишком широка. Стилет с шириной лезвия около сантиметра.

— Хорошо, — вздохнул Бутлер. — Результат вскрытия пошлешь на мой компьютерный адрес. Я пока побуду здесь. Поговорю с господами учеными…

* * *

Трех докторантов препроводили в канцелярию, где в пятницу водились только мокрицы, ползавшие по листам студенческих документов и внимательно изучавшие перечни оценок.

— Наум Беркович, да? — сказал Бутлер. — Вот вы. Пойдемте со мной в лабораторию.

Флешман и Шуваль проводили уходивших мрачными взглядами и принялись внимательно рассматривать висевшие на стенах канцелярии постеры с изображениями пышногрудых японских красавиц.

— Только вы, — сказал Роман, когда Беркович сел за свой стол, отодвинув в сторону бланки документов, — только вы покидали эту комнату хотя бы на минуту. Значит, у вас было больше всего возможностей избавиться от орудия преступления.