— Что?
— Я бы… подумала.
— Какие еще к черту обстоятельства? Господи, Норин, какие обстоятельства, о чем бы ты подумала?
— Тебе придется выполнить несколько условий…
— Чего?
— Несколько условий.
— Господи, Норин, не тяни. Ты имеешь в виду условия, чтобы залезть со мной в койку? Что мне сделать? Сводить тебя на собачьи бега? Угнать тебе яхту? Я сделаю, ты только мигни.
— Не залезть в койку, Ники, не трахнуться, а заняться любовью. Медленно, долго, по-настоящему.
Бред какой-то.
— Господи, Норин, в койку, медленно — все, что захочешь, только скажи, какие условия? Чтоб по субботам ни-ни? Чтоб мне на голове стоять? Какие условия, Норин?
— Ничего похожего.
Молчит. Я думал, меня удар хватит.
— Ты ведь всегда говорил, что ты меня хочешь?
— Хотя бы потрогать, Норин, одним пальцем… ты самая красивая девушка из всех, что… ты такая милашка, Норин, аж дух захватывает.
— Но есть вещи, которые нам мешают, всегда мешали. Ты должен навести порядок в своей жизни, если хочешь, чтобы такая девушка, как я, могла показаться тобой на людях. Ты когда-нибудь думал об этом?
— Чего?
— Короче говоря, у меня есть несколько условий, Ники, если ты решишь, что оно того стоит.
Полчаса прошло, а мы ни на миллиметр не продвинулись.
— Условий три.
Я глотнул текилы для храбрости.
— Ты завязываешь с воровством.
Господи Иисусе.
— Второе. Ты проходишь тест на ВИЧ-инфекцию.
Матерь божья.
— Третье. После этого должно пройти два месяца, чтоб убедиться, что все в порядке.
Господь вседержитель.
— Норин… — говорю.
— Как тебе эти условия, Ники?
— Так я до пенсии не обернусь, Норин.
— Я не шучу, Ники.
— Я знаю, Норин.
— Хочешь, я поцелую тебя на прощанье, чтоб мы оба поняли, что у нас может получиться?
— Да, — только и выдавил я, — да.
И она меня поцеловала. Только начала она необычно — с живота, стащила с меня майку и облизала пупок. Я чуть не кончил. Потом она прижалась ко мне и давай двигаться туда-сюда. Я ощутил ее кожу, ее грудь, ее живот там, где она только что меня целовала, а потом она засунула мне за спину ногу и стала своим язычком вылизывать мне шею, ухо, а потом раз — и куснула меня за нос! Я снова чуть не кончил. Потом она вылизала мне губы, и тут уж я, помню, совсем стал задыхаться.
Потом она встала, помахала мне рукой и ушла.
А я все не мог отдышаться.
ОТВАЖНЫЙ ГЕРОЙ-ОДИНОЧКА ОБРАЩАЕТ В БЕГСТВО ВООРУЖЕННЫХ ГРАБИТЕЛЕЙ ВО ВРЕМЯ ОСАДЫ ПОЧТОВОГО ОТДЕЛЕНИЯ НА ВУД-СТРИТ!
«Уолтемстоу гардиан» расписала мои подвиги, вознесла до небес, но после такого любому бы стало тошно.
Читаю: «Двадцатитрехлетний Ники Беркетт лишь на прошлой неделе освободился из заключения. Живое свидетельство того, что перевоспитание возможно, Ники заглянул в почтовое отделение на Вуд-стрит, чтобы приобрести почтовую марку второго класса — это я им сбрехнул вместо банку пива дососать — когда почтовое отделение было захвачено озверевшими вооруженными грабителями в масках. Действуя в одиночку, безоружный Ники обезвредил одного из налетчиков исключительно благодаря силе воли и твердости характера — не хотел стучать на Рафика с его битой — и убедил его отдаться в руки представителей Закона без малейшего сопротивления. Второму налетчику удалось скрыться еще до приезда полиции, однако есть все надежды на то, что он будет задержан в самое ближайшее время.
Скромный Ники впоследствии заявил: „Ничего особенного. Ребята пытались немного подзаработать, но им не повезло. С кем не бывает“».
Мобильник разорался — семи не было.
— Это Ники Беркетт? — спрашивают.
— Очуметь.
— Ники Беркетт?
— А сколько на твоих?
— Семь часов. Вы Ники Беркетт, я не ошиблась?
— А ты кто такая?
— Я Мэри Льюис, из «Сан».
— Из какой на хрен сауны?
— Из газеты. Газета «Сан».
— Ну.
— Это газета «Сан», Ники, мы хотели бы поговорить с вами о нападении на почту, может, мы напишем о вас, а за эксклюзив заплатим.
— «Сан», говорите?
— Да, Ники.
— Тогда катитесь на хер.
— Что? Не беспокойтесь, мы запла…
— «Сан» — поганый расистский листок, — так у нас в тюряге говорили все черные, — короче, иди ты на хер.
— Но Ники… э… я слышала, что вы белый, разве нет?
Я отключил ее.
Через минуту-две снова звонок. Бабий голос: «Мистер Беркетт, это Хелен Робинсон из „Индепендент“».
— Врешь, сучка, это опять гребаная «Сан». В сраку канай, — говорю, и вырубил и дозвон, и доступ.