— Ники, — говорит этот Рафик. Смотрю — протягивает мне через прилавок бейсбольную биту. — Ники, будь другом, звездани-ка тому ублюдку, пока он не смотрит. Я бы сам, но ты понимаешь, какая штука, никак не могу выйти, стойка мешает.
— Кто — я?
— Да, просто ткни его — и все. Только не в голову, а то вдруг убьешь. Просто стукни в живот или еще куда, чтоб не приставал к мамочке.
— А ты точно не можешь выйти?
— Точно, точно. Да нам и запрещено покидать рабочее место.
Я взял биту. Тот, что нализался, был всего в нескольких шагах и орал во всю глотку, хоть они уже запихивали в сумку бабки. Я шагнул к нему. Черт те что. Он же мне ничего не сделал, ну, зарабатывает парень, как может, а я встал тут, будто он мою мамашу на пол швырнул, а не рафикову.
Очень отчетливо помню рукоятку в ладони. Потом как-то совсем неожиданно я поднял биту и — хресь! — заехал ему в живот. Он охнул и повалился.
Я тут же вернул биту Рафику. Сразу прекратились вопли, и стало намного тише. Другой чувак повернулся и увидел, что его приятель валяется на полу и хватает ртом воздух — будто живот разом прихватило, от ору надорвался, наверное.
— Ты чего, мать твою, Гэл? Чего разлегся?
Гэл охал и катался по полу. С приятелем своим он даже разговаривать не стал.
В суматохе кто-то нажал тревожную кнопку, и второй чувак понял, что вскорости нагрянут легавые. Это его порядком разозлило, раздался грохот и треск, и от стены отвалился кусок штукатурки. Вот дьявол. Может, у Гэла пистолет и был водяной, но у его приятеля уж точно нет.
— Рафик, — говорю, — ты видишь то же, что и я?
— Да, Ники, поверь, мне очень, очень жаль. Никогда бы не подумал, что у них могут быть настоящие пушки. Он бы тебя пристрелил, если б увидел, мне очень, очень жаль, старина.
Вот дьявол.
На наше счастье этот парень решил, пока не поздно, смотаться, бросил напарника и деньги, и сразу вслед за этим притарахтел Старина Билл.
Джордж тянул какую-то темную бурду, какую я б и нюхать не стал.
— Это что за хрень? — спрашиваю.
— Это темный эль, Ники, — говорит, — от него стояк такой, что портки порвет.
— Да брось ты, Джордж, мне вообще кажется, что с этим рядом и сидеть-то опасно. Ты уверен, что оно без стронция?
— Да уж куда лучше, чем твое пенное пойло. Сказал бы лучше, что пить будешь. Взять тебе пинту пива?
— Уж лучше пинту «перно».
— Пинту пива! — кричит.
— Твое здоровье.
Сидим, пивко хлебаем. Он — медленно, а я не привык терять даром время, когда на халяву, да за счет Билла. Спрашиваю, типа вежливо:
— Как миссис Джордж поживает?
— Не жалуется.
— Как оно штрафуется на парковочках?
— Потихоньку.
— Как там Секьюрикор?[5] Я слышал, они у вас половину делянки оттяпали, так?
— Правительство, мать его, гайки закручивает.
Мы еще посидели.
— Ну вот, Ники, теперь я, как говорится, самоустраняюсь.
— Ты о чем? Что, это пойло и впрямь со стронцием?
— Я влез в это дело, Ники, только как посредник и больше не хочу иметь с этим ничего общего. Коллеги попросили меня помочь, потому что я тебя знаю, и потому, что однажды ты говорил со мной не как с полицейским.
— Если что и было, то быльем поросло. Только репутацию портит.
— Сейчас сюда придет один человек, он и расскажет все про наше сотрудничество.
— Какое на хер сотрудничество? Я ни о чем таком и не заикался.
— Но ты же здесь, верно?
— Да что ты, Джордж, просто поговорить хотел.
— И я слыхал, что ты был в больнице, навещал Рамиза…
— Ну и что?
— И узнал, что он гуляет с твоей сестрой…
— Ну и что?
— А то, что тебе не все равно, что случится с парнем твоей сестры.
— Послушай, Джордж, приятель, послушай меня, я тебе разъясню, если ты до сих пор не понял. К Рамизу я ездил, да, повидать его, и все, мне плевать, что с ним станет. Его порезали — это его проблемы, не мои.
— Ладно, Ники, вон идет тот, о ком я говорил, дальше разбирайтесь сами. Ники, это сержант Ти-Ти Холдсуорт, из чингфордского ДУРа. Ти-Ти, это Ники Беркетт.
Я бы и за милю расчухал, что он из уголовки. А за две, может, спутал бы его с гангстером. Шея жирная, брюки с отливом, пиджак кожаный, волосы бобриком, щетина и маленькие поросячьи глазки. Сразу видать, что из уголовки. Подошел и спрашивает:
— Ты Ники Беркетт?
Тут я заметил, что блондинка за стойкой строит мне глазки.
— Я Мартин Холдсуорт. Они называют меня Ти-Ти.
Вот у нее точно были классные ти-ти, а у этого Холдсуорта не было ничего, на что было бы приятно посмотреть.