— Правы наши мамаши были, что верно, то верно.
Мы еще похихикали, а на Майл-Энд-роуд он газанул по тротуару, да так, что мы какую-то бабульку чуть на тот свет не оформили. Легко.
— А как ты думаешь, Джимми, нужны им шезлонги?
— У них там лежаки, Ники. На кой хрен им шезлонги эти, если есть лежаки.
— Это такие большие, длинные?
— Да, я такие на Кэнви-Айленде видал. Складываются-раскладываются чуть ли не в тридцать восемь раз. Телки лежат на них, потому их и называют лежаками. Господи, Ники, тебе надо бы это знать, неужели ты их не видел, когда ездил к лягушатникам?
— Правду сказать, Джимми, я даже не упомню. В Калé уж точно не видел ни шезлонгов, ни лежаков никаких, хотя я же там и на пляже ни разу не был, может, там они есть.
— А эти, как их, шизлонги, — их все еще делают, а, Ники? У моей бабки был один в саду, так ему лет сто было. Ты думаешь, их сейчас еще делают?
— А черт их знает, Джимми. Найти-то, наверное, можно. Теперь, может, и электронные какие есть, с музыкой.
— С музыкой, блин. Ты и впрямь чокнулся, Ники, видать еще когда в тюрьме сидел. Мне бы такое и в голову не пришло.
По сто второй мы задвинули под двести. Приедем домой, бросим на хер эту тачку.
* * *Стук в дверь. Я не стал открывать. Сижу себе на диване, телик смотрю. Торгаши какие-нибудь по домам шастают.
Снова стучат. Потом камушки в окно бросили. Кому-то я определенно был нужен, и этот кто-то знал, что я дома.
Выглянул в окошко, кричу:
— Что, пиццу принесли?
Кто их знает, может, это легавые припороли.
— Это я, Ники.
Господи, Норин Хэрлок, а я держу ее на такой холодине. Не было в городе другого человечка, которого бы мне так хотелось повидать (приличная, причем, девушка, и работа у нее есть), а я мурыжу ее на улице.
Я быстренько открыл дверь.
— Пришла меня навестить, а, Норин? — спрашиваю. — Страсть как хотелось меня видеть, да?
— Да, хотела посмотреть, все ли с тобой в порядке.
Я чуть в в осадок не выпал. Норин Хэрлок пришла посмотреть, все ли со мной в порядке.
— Хочешь чаю или кофе или текилы, а может, потискаться на диванчике? — помню, я очень нервничал.
— Ты не меняешься.
— Ну, так с чего начнем?
— Хорошо бы чаю и немножко текилы.
— А кофе и потискаться?
— Это обычно бывает после ужина, а ты еще не предложил мне поужинать.
— У меня есть тосты.
— Вообще-то, я принесла с собой карри — так, на всякий случай.
— Да ну!
— Ну да!
— Как ты узнала, что я дома?
— Я не знала.
— Хорошо, что достучалась. Где-то у меня тут были две вилки и одна плошка. У тебя, случайно, нет тарелки?
— Чего нет, того нет.
— Тут где-то была мисочка.
Достали мы карри из пакета, поделили и навернули за милую душу. Выпили полбутылки текилы с лаймом и посмотрели телик. Все равно как муж с женой, только без скандала.
— Ну что, сделаю я кофе? — говорю ей, как фильм кончился. — А потом можно и потрахаться.
Правду сказать, меня так трясло, что проще было сделать коктейль, а не кофе.
— Очень романтично, Ники. Только мне завтра утром на работу.
— Я могу по-быстрому.
— Нет, Ники, сегодня никак не получится.
А.
— Ты слыхала, — говорю ей, — что Келли дала мне пинка под зад?
— Да, — говорит.
Мы еще посмотрели телик и выпили текилы. Сидим так близко, почти впритирку.
— А что до того, к чему ты клонишь, — говорит, — то при определенных обстоятельствах…
— Что?
— Я бы… подумала.
— Какие еще к черту обстоятельства? Господи, Норин, какие обстоятельства, о чем бы ты подумала?
— Тебе придется выполнить несколько условий…
— Чего?
— Несколько условий.
— Господи, Норин, не тяни. Ты имеешь в виду условия, чтобы залезть со мной в койку? Что мне сделать? Сводить тебя на собачьи бега? Угнать тебе яхту? Я сделаю, ты только мигни.
— Не залезть в койку, Ники, не трахнуться, а заняться любовью. Медленно, долго, по-настоящему.
Бред какой-то.
— Господи, Норин, в койку, медленно — все, что захочешь, только скажи, какие условия? Чтоб по субботам ни-ни? Чтоб мне на голове стоять? Какие условия, Норин?
— Ничего похожего.
Молчит. Я думал, меня удар хватит.
— Ты ведь всегда говорил, что ты меня хочешь?
— Хотя бы потрогать, Норин, одним пальцем… ты самая красивая девушка из всех, что… ты такая милашка, Норин, аж дух захватывает.
— Но есть вещи, которые нам мешают, всегда мешали. Ты должен навести порядок в своей жизни, если хочешь, чтобы такая девушка, как я, могла показаться тобой на людях. Ты когда-нибудь думал об этом?