— Нету, — говорю ему, — нету там огнестрельного. Честно тебе говорю, старик.
— Благодарю вас, сэр. Добро пожаловать на Ямайку.
Я вышел наружу и сходу угодил в объятья всей остальной Ямайки. Похоже, она вся пришла меня встречать. Ямайцы не просто хотели меня потискать — они непременно хотели вытрясти из меня все мои деньги. Предлагали наперебой взять такси, напрокат машину, купить ганжу, поношенные майки и снова ганжу. Я сдался — купил у них банку рома с колой, чтоб только отстали. Еще взял имена шестерых таксистов — на случай, если мне понадобятся шесть такси.
Пойло было дико тошнотное, но я-то помнил, что выказать это ямайцу — не приведи господь. Постоял, дохлебал рыжую бурду, потом бочком, бочком, и выкатился с аэропорта. Видел, как эти шакалы догрызали другого мужика.
А на Ямайке-то жарче.
В конце длиннющего хвоста такси было потише, и я подвалил к водиле, который сидел на капоте.
— Слышь, чувак, мне б типа дочапать до би-энд-бишки какой, только я пехом, мне мотор не катит, — говорю.
Поглядел на меня с минуту.
— Прошу прощения, — говорит, — вы хоть немного говорите по-английски, потому что мой дойч оставляет желать лучшего?
— Дойч! — кричу. — Ну ты даешь, мужик! Те чего, может по буквам надо?
Он помедлил, потом спрашивает:
— Как ваше имя, молодой человек?
— Ники.
— А меня зовут Фрэнсис. Полагаю, вы предпочитаете не брать такси, верно?
— Верно. Неохота подрывать твой бизнес, старик, только на тачке мне не в кайф, короче, будь друг, подскажи найти гостиничку какую, слышал, тут есть, типа того, чтоб поменьше бабок платить.
— Пожалуй, мне представляется, вы действительно англичанин, не так ли?
— А-то, блин, из самого Уолтемстоу, прикинь!
— Хорошо, хорошо. Я хотел бы представить вас своей дочери, она учится в аспирантуре в Лондоне. Ее специальность — английский язык. Думаю, ей будет весьма любопытно с вами познакомиться. Кстати, между прочим, я не таксист, а врач. Я приехал встретить мою дочь — она прилетает следующим рейсом из Лондона. Если вы не против подождать несколько минут, я буду счастлив подвезти вас до отеля. По дороге к моему дому есть отель.
Вот те на.
Черт.
— Извини, старина, — говорю ему, — мне жутко неловко, что принял тебя за какого-то таксера, но ты ж на капоте сидел.
— Все в полном порядке, молодой человек. Водитель такси — весьма уважаемая профессия, к тому же я действительно сижу здесь, на капоте. Вон тот человек в самом деле является водителем такси, — тут он показал на другого мужика, который в тенечке сидел, а тот кивнул, — он — мой старый школьный приятель. Его зовут Барнъярд.
— Как оно, ничего? — говорю тому.
— Да, ничего, да.
Потом этот Барнъярд сказал чего-то доктору, только я ни слова не просек. Потом доктор ему чего-то сказал, только я опять не прочухал ни словечка. Побазарили минут пять, так я ни единого слова и не разобрал.
— Извините, Док…
— Да, Ники?
— На каком языке вы сейчас это самое, типа говорили?
— На английском, мой друг.
— А.
— Это английский, мой друг, на котором говорят у нас на Ямайке, но, тем не менее, это английский. Возможно, есть несколько слов, которые мы привнесли в него сами.
Надо думать, нелегко мне придется за неделю на этой Ямайке. У нас, в Уолтемстоу, половина с Ямайки, только я ни разу не слыхал, что кто-нибудь так тарабарил. Регги поют, и то понятнее.
— А вот и моя дочь, — говорит доктор. Она вышла из дверей, потом объятия, поцелуи, охи-вздохи, и она даже всплакнула малость. Доктор говорит: «Джейн, позволь тебе представить молодого англичанина Ники. Мы крайне интересно провели тут время, беседуя о языках и диалектах».
— Приветик, Ники, чувачок, — говорит эта ямайка, — как оно, нормалек, или как?
Потом она поглядела на папашу, как старикан среагировал, и захихикала.
— Джейн! — говорит.
— Да ладно, папуля, не парься, — говорит эта Джейн, — так они в своей Англии разговаривают, короче, приветствовать их надо на их языке, иначе тебя в наши дни не поймут. И еще они, когда встречаются, трутся носами.
— Джейн… — не унимается папаша. А ей, похоже, уже надоело.
— А, — говорю, — вы, когда были в Лондоне, в Уолтемстоу часом не заезжали?
— Нет, только слышала, — отвечает, — туда, кажется, на метро, верно?
— Да не просто на метро, на трубе, то есть, не просто «на» — это весь конец ветки, вот так-то. «Уолтемстоу-Центр», прах меня побери. Под Уолтемстоу пять станций, три из них — на одной ветке, одна и есть моя — «Уолтемстоу-Центр», — тут я заткнулся, вижу: никто не слушает — обнимаются и все такое.