Чудный был сон.
А потом мне в ухо впился какой-то жадный до крови москит, и я проснулся.
Проснулся и пошел к тропинке. Ни души. Ни тебе рейнджеров, ни миссионеров — этих, если надо, никогда не дозовешься. Ни-ко-го.
Господи, ну что за кретин. Нашел время дрыхнуть. Делать нечего, пошел обратно к той тропинке — вдруг да найду там миссионеров, милых, славных миссионеров, и пусть себе болтают, сколько влезет. И вот только я вышел из-под деревьев на опушку, как слышу — из рейнджеровской домушки какой-то шум. И не такой, как у миссионеров, а скорее как у легавых. Я от них, а они за мной. Гляжу — вот они. Чиф-супер, торговец тачками, баба-босс из Пробации. Ищут меня.
И уж наверное, не для того, чтобы напомнить, что я забыл вернуть книжку в библиотеку.
— Ты! Беркетт! Стой, где стоишь! — крикнул Армитедж. — Нам надо поговорить.
— Да пошел ты, коппер, со своими шутками.
— Так мы никуда не продвинемся. Сбавь тон, нам надо поговорить. — Они приближались, а я пятился к деревьям и уже был на тропинке. — Ты топчешь чужую делянку, Беркетт, это может плохо для тебя кончиться. Кем ты себя возомнил, что ты здесь делаешь? Это не твоя территория. — Он подошел еще ближе. — Давай поговорим, тогда мы, может быть, сможем во всем разобраться. Ну, что ты на это скажешь?
— Пошел ты на хер, коппер, думаешь, я стану с тобой разговаривать? Так ты приехал сюда поговорить со мной? Кончай трепаться, уж сделай мне такое одолжение.
Я удирал.
А они приближались.
И шли они не с пустыми руками. Они позаимствовали у кого-то мачете. На Ямайке у всех были эти мачете — очень удобно рубить банановые гроздья. Но эти явно собирались их использовать по-другому. Они хотели порубать меня. И я испугался, чуть в штаны не наложил.
Я бросился по этой тропке — вверх, в горы. Я бежал и бежал. Под деревьями было сыро и скользко. Я бежал быстрее них, вот только ноги разъезжались, и я падал, вставал и снова падал. Вставал и улепетывал по тропке все дальше в лес, вот только и там меня не ждало ничего хорошего. Слышал их шаги, как они топают, а потом я снова упал и черт бы их побрал — они были уже здесь.
Я поднялся и побежал, и тут — бог ты мой, как больно, плечо словно треснуло пополам. Я упал, покатился и снова побежал. На этот раз они промахнулись, попали в камень. Оставалось только одно — или мне крышка. На этой тропинке они меня достанут, это точно. Есть только одно спасение — вниз по склону, в джунгли. Выбора не было. Я прыгнул.
Я прыгнул, и они снова в меня не попали, везучий я сукин сын. Я упал на куст. Я нырял и выныривал, разрывался на части и старался только принимать удары на один бок. Я врезался в дерево, потом в бамбуковые заросли, меня хватали за ноги ползучие растения и кусты, и все эти треклятые джунгли. Я слышал, как они шли за мной, они рубили и крушили, размахивали ножами и матерились. У них были мачете, но мне было нечего терять — кроме жизни, если они меня настигнут. Меня еще никто никогда не хотел прикончить, и эта идея мне не нравилась. Я удирал.
Я упал раз двадцать или тридцать, схватился за ветку, а она оказалась с шипами, и я аж взвыл. Ползучее не пойми чего схватило меня за горло, и я хлопнулся на спину. Еще одна ветка ударила меня в морду. Плети чертополоха кололи мне ноги, словно кинжалы. Все тело будто пылало, но это-то как раз была чепуха. Муравьи кусались, когда я на них падал, трава резала мне лодыжки, я на полном ходу влетел в бамбуковые заросли. Выдрался, побежал и снова свалился — и так целую вечность.
Потом вдруг остановился. Все было тихо, за мной никто не гнался. Задыхаясь, я сел на землю; меня трясло, страх все не отпускал.
Пришла пора оценить ущерб.
Рехнуться можно.
Плечо под разодранной рубашкой кровоточило. Я кое-как замотал рану, чтобы туда не попала грязь. Потом осмотрел рану на другой руке — тоже ничего себе, только не такая глубокая, обойдется. Надо бы мне куда-нибудь выйти и поскорее.
И я пошел, теперь уже, правда, поосторожнее, и пришел к ручью. Не иначе, как они молились за меня, эти самые миссионеры. Все ручьи текут сверху вниз — так, по крайней мере, я слышал — иди по течению — не заплутаешь. Вот только на этом ручье забыли поставить указатели. Я-таки заблудился.
Кстати сказать, дела мои были паршиво. Кроме указателей, здесь забыли еще проложить лестницу, так что я катился по склону вместе с этим самым ручьем, скользил и падал, и матерился под его журчание, разбил себе башку о камень и в кровь стер ноги в мокрых кроссовках. Минут двадцать или больше я катился и матерился, падал и разбивался, стонал и выл. И вдруг — подумать только — очутился посреди банановой плантации.