— Это не кофейком ли пахнет? — спрашивает какой-то чувак в пиджачке; он рядом сидел.
— Не знаю, чувак, а ты что, кофе учуял? — говорю ему.
— Мм.
Я прикинул, что привез кофе где-то на полтыщи фунтов. Нормально.
Когда до дому добрался, первым делом сделал себе чаю. Чай у них за границей никуда не годный.
Глава двенадцатая
Хорошо снова быть дома. Хорошо вернуться к себе в Уолтемстоу. Все понимают, чего ты говоришь, в любое время дня и ночи тут тебе и пинта пивка, и ганжа, и пирожки ямайские. На Ямайке ганжу нигде, кроме аэропорта, и не продают. А пирожки там все с козлятиной.
Все-таки, скажу я вам, на Ямайке пожарче будет. И колибри там дофига, не то, что в Уолтемстоу, и джунгли. Зато в Уолтемстоу есть Ллойд-Парк, а там утки.
Я был рад, что вернулся, понимаете, о чем я?
В квартире у меня вовсю херачило отопление. Не иначе Шэрон заходила, у других-то ни у кого ключей нет, даже у Норин. Молодчина она, наша Шэрон. В холодильнике молоко, буханка хлеба и масло. Сделал в шесть этажей тост, густо маслом намазал. Выпил четыре чашки взаправдашнего чаю. Пошел спать.
Проснулся часа через два — не то мутит с дороги, не то разбитый весь. Прошелся по квартире — ну да, так и есть, качает. Надо бы взбодриться. Кофе по всей квартире навалено, да только все в зернах — какой с него прок. Нашел за холодильником пару «эксиков» — должно помочь.
Звоню Джорджу. Застал дома.
— Джордж, — говорю, — приятель, как твои синяки поживают?
— Господи, — говорит, — я ведь поменял номер. Откуда он у тебя?
Пробую еще раз.
— Джордж, — говорю, — приятель, как твои синяки поживают?
— Более-менее, — отвечает, — надеюсь на следующей неделе на работу выйти. А как твои перебитые пальцы? Ты у мамаши под крылышком поправлялся?
— Нет, Джордж, — говорю, — я сгонял на Ямайку.
— На Ямайку?!
— Ага. Поправлялся, как ты говоришь; думаю, должно помочь: солнышко там и все прочее, и тебе советую. Да я вот только вернулся.
— Ах ты стервец вороватый!
— Что-то ты не очень меня привечаешь, Джордж. Хорошо бы тебе стать поласковее.
— И билет, небось, в оба конца взял на выходное пособие? Или социалка оплатила?
— Если уж тебе так интересно, истратил все сбережения.
— Сбережения у него! Когда я тебя в следующий раз штрафовать буду, чтоб ты мне все эти свои сбережения выдал, а то даже разговаривать не стану, пойдешь у меня под суд, как миленький.
— Я перевоспитался, Джордж. И уже оплатил свой долг перед обществом; слыхал про такое?
— Я скорее поверю, что слоны летают.
— Ладно, Джордж, очень приятно с тобой трепаться, только ведь я звоню типа по делу.
— Ладно, Ники, подожди минутку, пока я успокоюсь.
Положил трубку рядом с телефоном, пошел, налил себе чашку чаю и вернулся. И все за мой счет, пока у меня денежки капали.
— Ну, так что ты хочешь?
— Джордж, я узнал, почему нас тогда поколотили, слышишь, что я говорю?
— Ники… Ники, если у тебя есть информация, обратись в чингфордский ДУР и поговори с Ти-Ти, только не по телефону, слышишь ты меня?
— Ты хочешь сказать, ублюдки-легавые поставили меня на прослушку?
— Сейчас есть разные способы, Ники, и люди есть разные. Лично я в это дело впутываться не хочу. Я и так уже впутался, и чем все закончилось?
— Нам надо поговорить, Джордж.
— Обращайся к Ти-Ти. Послушай, что он скажет.
— Джордж, мне не по нутру этот засранец. Он из долбаной уголовки, слышишь ты меня?
— Я тоже из полиции. Если хочешь говорить с полицией, сделай это по правилам.
Бог ты мой. Дыхнуть нельзя стало, везде эти долбаные правила. Прежде, бывало, закончились бабки, идешь в пятницу вечером в участок, сдаешь парочку злодеев, а в понедельник утром топаешь к легавым в кассу и получаешь по чеку бабло. Само собой, это я не про себя, а про стукачков говорю.
Позвонил Рамизу на мобильный. Недоступен.
Недоступен? Трахает, наверное, какую-нибудь телку, вот и недоступен минут на десять. Перезвонил через пятнадцать, дал им еще пять минут — вдруг захотят по второму заходу. Снова недоступен. Да о чем он вообще думает? Как с ним связаться-то? Из больницы его уже выписали. Позвонил ему домой, трубку взяла одна из его сеструх-симпампушек. Сказала мне, что он-де недоступен.
Позвонил Шэрон на старый мобильник, который еще я ей подарил.
— Все для вас, — говорит она.