Его разбудил близкий рев мертвяка. Гришка разлепил загноившиеся глаза, глянул вокруг: зеленое солнце висело в небе, Рамзес с автоматом у плеча выцеливал кого-то в кустах.
— Собирайся, — скомандовал бумажным голосом. — Он нас догнал.
Гришка встал, одной рукой проверил нож, другой — пистолет.
— Я готов, — сказал и сам не узнал сухого от безводицы голоса.
Горло будто наждаком продрало. Человек живет без воды трое суток, вспомнил Гришка. В тепличных условиях. Под присмотром врачей. «Здесь я загнусь гораздо быстрее», — понял он.
Рамзес протянул ему широкую фляжную крышку, до краев наполненную теплой водой с привкусом обеззараживающей армейской таблетки. Гришка, строго по науке, смочил язык, потом ополоснул рот и только последний глоток выцедил с наслаждением, словно изысканное вино.
— Рамзес, мы найдем воду? — спросил он.
— Найдем, — буркнул Глеб и протянул кусок рафинада. Завтрак.
Два часа шли по компасу, потом, так и не выйдя на рельсы, по Глебову чутью и лесным приметам.
— Правильно идем, — стиснув зубы, божился Глеб. — Я здесь четыре года хожу, я знаю.
— Может, мертвяки рельсы сняли? — глупо пошутил Бой.
На обед ели холодную тушенку и допили воду. Глеб пытался докричаться до Севки, но рация только шумела на всех каналах.
— Коматоз, — сделал вывод осоловевший от еды и воды Гришка. — Ведь не поверят потом, скажут — го́ните.
Глеб взглянул исподлобья — напарник щурился на зеленое солнышко и улыбался.
— Оптимист… — не то осудил, не то позавидовал ему Глеб.
— Ага, — легко согласился Гришка. — Иначе вообще не в кайф.
— Куда нам идти, оптимист? — спросил Глеб. — У нас еще сутки в запасе. На потрепыхаться.
— Мне кажется, ты правильно шел, — твердо ответил Гришка.
Они пошли дальше, и почти сразу разморенный обедом Гришка напоролся на аномалию. Глеб никогда не видел такого: в воздухе между деревьями парили мелкие черные точки, словно туча мошкары. Гришка, опередивший напарника на полшага, вступил в тучу, и Глеб успел только вскрикнуть. Гришка оглянулся недоуменно:
— Ты что?
— Шаг назад, быстро!
Гришка отступил. «Мошкары» стало меньше, но на одежде и лице напарника появилось много черных оспин.
— Видишь? — Глеб показал стволом между деревьями.
— Где? — Гришка смотрел, едва не сунув в тучу нос, но ничего не видел.
Глеб сплюнул и повел Гришку в обход. Несколько часов спустя расползшиеся оспины превратили Гришку в рыжего негра.
— Твою мать, что родители скажут! — сокрушался Гришка, пряча испуганные глаза. — Это солнце, черт! Оно заходить будет, как думаешь?
Глеб шел теперь всегда чуть позади напарника, сняв автомат с предохранителя. Они брели медленно и устало. Мертвяк наверняка уже нагонял их.
— Рамзес, это была аномалия? — спросил спустя время Гришка. — Когда ты закричал, а я потом начал чернеть?
— Да.
— Какая?
— Не знаю. Здесь никто не ходил, — объяснил Глеб. — Никто не знает, какие тут аномалии.
Гришка долго молчал, потом сказал:
— Я вперед пойду. Раз уж так получилось…
Он шел, механически выбрасывая и подбирая затем болты. Воду он увидел первым. И единственным.
— Рамзес! — заорал. — Ручей! Ручей, Рамзес!
Мальчишка, исхудавший и почерневший, кинулся к огромному камню, затянутому черным моховым покрывалом, и принялся биться лицом в крутой гранитный бок, хватая ртом воображаемую воду. Глеб смотрел, закаменев, но когда Гришка отвалился в сторону, вытирая с лица настоящую вкусную воду, сам заспешил. Воды не было, хоть плачь, хоть камень грызи. Только горький мох.
— Напился? — спросил Гришка расслабленным голосом. — Я тогда… посплю… немного… — Не бросай меня, Рамзес, — попросил он, уже засыпая.
Парень отключился, а Глеб еще долго ползал вокруг камня, пытаясь найти, добыть, раскопать воду. Заснул здесь же. Проснулся, разбуженный инстинктом, и успел развалить очередью гигантскую крысу с круглым прозрачным пузом. Крыса брызнула в стороны какой-то слизью, и Глеб решил убраться от греха, пока жажда не заставила его жевать гнилые крысиные потроха.
Гришка не проснулся, даже когда Глеб его едва не задушил в попытке привести в чувство. Рамзес вытряхнул рюкзак, отобрал все самое необходимое — остальное бросил — и взвалил тяжеленного напарника на плечи. Когда тронулся в путь, опять услышал за спиной тяжелый рев мертвяка.
Глеб не был оптимистом и понимал, что эти сутки станут последними. «Это ведь счастье — иметь возможность распорядиться своим последним днем, — рассуждал Глеб. — Я проведу его с пользой: буду нести тело глупого, но обаятельного мальчишки, которого не уберег от чистейшей глупости — желания стать настоящим сталкером. Потом он умрет и мне станет легче. Я, пожалуй, доем тушенку и сахар. Потом буду долго стрелять в мертвяка, и, наконец, узнаю, что ему от меня нужно. Жаль, рассказать кому-нибудь не получится».