Терпение, мой друг, терпение! Будет и на твоей улице праздник. Главное – не упустить момент.
Ах, какая волна аппетитного мясного духа прет из-за приоткрытой двери заднего входа! Аж челюсти сводит!
Так-так. Что это у нас там? Перекур? Ну, травитесь, братцы, травитесь, а мы пока ползком, ползком, ушки прижали, нос по ветру, хвост по асфальту, и шмыг в дверной проем. Вот оно! Глаза разбегаются. Главное – держать себя в лапах и не заскулить от переполняющих собачью душу эмоций.
Схватил упаковку импортных котлет. Нет, не то. Замороженная дрянь, да и мало! Ага, вот коробка спресcованных ножек дядюшки Буша. Потянем. Нет, не утянуть! Что же, что же?
Колбаса, она, родимая! Вон тот гигантский батон будет в самый раз. И лежит удобно, и унести смогу. Только бы выбраться незамеченным, и миссию можно считать завершенной.
– Стой, сука, стой! Держи, ребята, собаку, держи, а то колбасу унесет!
Ага, держи, держи. Держи карман шире. Во-первых, кобель, а не сука, а во-вторых, уже унес. Лопухи! Куда им со мной наперегонки. Я в свое время и от патруля на «уазике» сумел оторваться, и от химеры ноги унес. Эх, жаль, Сергеичу это не удалось.
Щас завою, как тошно от таких воспоминаний сделалось. Даже есть что-то расхотелось. Вот он, батон колбасы передо мной в травке лежит, а в желудке спазмы, и слезы на глаза наворачиваются.
Сергеич тогда чуть-чуть не успел. До кордона было лапой подать. Химеры по тем местам раньше и не ходили, а тут за нами увязались сразу две. Они-то свое от сталкеров получили, а вот Сергеича до больницы не довезли.
Уф!
Он ведь всегда такой осторожный, но и на старуху, как известно, бывает проруха.
Вот сижу и грызу ставшую сразу какой-то невкусной колбасу, и ощущение сытости уже не радует.
Кто мне теперь скажет: «Держи хвост пистолетом»?
Оставлю-ка я недоеденный батон на завтра. Кто его знает, когда еще, как и где мне удастся подобным образом отовариться? А теперь морду на передние лапы и спать.
Ух! Опять меня разбудили ни свет ни заря. Только на этот раз не проделки собственного желудка, а вон тот хрипатый матюгальник, что висит над головой. Удачное выбрал место для ночлега, называется.
Что он там бубнит?
«Возможен выброс».
Выброс. Помню, помню. Попали мы как-то с Сергеичем под Выброс. Самым краешком зацепило. Хорошо еще, под железобетонную станину успели залезть. Ох и плющило меня тогда! Глаза в точку, язык на боку, а по шкуре будто кто гребешком стальным прошелся. Только вижу, бледное пятно вместо лица Сергеича куда-то в сторону уплывает, и стон с его стороны. Еле оклемались, в общем. Пронесло. Не в прямом смысле то есть. В прямом тогда нас обоих наизнанку вывернуло, а в глазах еще часа два зайчики совсем несъедобные прыгали.
Выброс, значит. Значит, скоро Зона и здесь будет. То-то люди с ума посходили. Вон на дороге пыль столбом и автобусы, автобусы, машины. Драпают. А о нас, о братьях своих меньших, забыли? Нет, не забыли. Гляжу, одна дамочка кота своего под мышкой тащит, а пацан клетку с попугаем из рук не выпускает. Повезло им, домашним. Опять повезло.
А мне-то что делать? Драпать за ними? И до каких пор? А потом, так меня там и ждут, в чужом городе со своими местными псами и толпой неустроенных людей. Им скоро и самим там есть будет нечего.
Но вообще надо делать лапы из города. Если уж Зона идет сюда, знать, судьба моя такая – в ней жить. Только отправлюсь-ка я ей навстречу. Ход конем, так сказать. Здрасте, вы нас не ждали?
А что? Первое время перекантуюсь у Сидоровича. Он мужик добрый. Всегда меня чем-нибудь угощал, когда мы с Сергеичем к нему с хабаром заходили.
Кстати, о хабаре... Чего-то в моей головенке между ушами еще есть. Какая-то смутная мысль шевельнулась. Какая, еще не знаю, но мохнатой попой чувствую, что-то дельное, с поесть-покушать связанное.
Ну вперед! Надо только между теми двумя «КамаЗАми» прошмыгнуть и налево к речке. По мосту теперь не пройти, а там переплыть – раз плюнуть. Отряхнулся и пошел.
Вот она, первая. Я их за версту чую. Эта «жаркой» называется. Ух как дыхнуло жаром. «Жарка» и есть. Не всякий человек ее почувствует. Сергеич чувствовал, но все равно целиком на меня полагался. Он меня на это дело и натаскивал. Я его напарником был.
Вот и загордился. Не к добру. Зона, она горделивых быстро на место ставит. А с другой стороны, почему бы перед самим собой не повыкобениться. Не всякая псина на такое способна. Об этих слепых и псевдопсах я не говорю. Тупой, еще тупее. Об обычных речь. Вот чернобыльский пес это да! Он любому человеку сто очков вперед даст! Умная скотина. Боюсь я их. А слепые и псевдо, что? Несешься от целой стаи бывало, уводишь их от хозяина, значит, р-р-раз между двумя «мясорубками», и полетели клочки по закоулочкам. Тупизна. И снорки недалеко ушли. Даром что бывшие люди. С кровососами сложнее. Кровосос – он, конечно, тоже не отличается умом и сообразительностью, зато инстинкты у него о-го-го! Не дай бог такому на завтрак попасться! Высосет по самые... и как звать, не спросит.
О! Все, в свою стихию попал! Ветеран, едреныть! Вот чего мне у юннатов не хватало! А я еще думал, в Зону идти или от нее подальше!
Оба-на! Снорк у останков дикой козы кормится.
Когда я еще молодой был, щенок, одним словом, подошел к нам с Сергеичем один такой. Будто из-под земли вырос. Старичок-лесовичок, да и только. Неприметный, в кремовом плаще, в шляпе, с тросточкой. Заговорил ласково так, вкрадчивым голосом, а сам все бочком, бочком поближе.
Я-то уши свои мохнатые развесил, а Сергеич отскочил в сторону и как даст старичку в живот из «калаша».
Удивился я тогда, не скрою. Только удивление мое как лапой сняло, когда то, что на земле осталось, корячиться в агонии начало. На всю жизнь запомнил. Теперь-то я их издалека примечаю. Сладковатый запах от них такой. Мускусный.
Но вернемся к снорку. Видно, глубоко я в Зону зашел, весь в своих раздумьях. Расслабился. Вот что значит практики полгода не было. Дорасслабляешься ты у меня, Гектор Антонович. Уши с хвостом местами поменяю и скажу, что так и было.
Шлепаю дальше. Чуть левее ЧАЭС, справа болото. Стало быть, логово Сидоровича прямо по курсу.
Верной дорогой идешь, товарищ! Вон бэтр ржавый, еще с доисторических времен пылится, вон поваленная «елка» ЛЭП догнивает, а «вон оно, дерево», как сказал бы герой любимого фильма Сергеича.
Дерево и в самом деле приметное. Если многие аномалии после Выброса исчезали и появлялись, где им вздумается, то в раздвоенной верхушке этой огромной березы навечно поселилась «комариная плешь». Может, она там и зависает все это время только потому, что необычная. Обычные-то, они все по земле.
«Комариную плешь» я чую по-особому. Хвост мой метров за несколько начинает вибрировать, как провода под высоким напряжением. Но когда мы с Сергеичем первый раз наткнулись на это дерево, я об этом еще не знал. Ну дергается хвост, и что с того? Может быть, съел я чего-нибудь не то накануне?
Хозяин мой эту диковинную аномалию и не заметил тогда. Я ее заметил. И то случайно это получилось. Глядел на пролетающую пичужку, а та возьми и заверни к деревцу. Тут ее к земле и припечатало.
Я залаял, естественно.
Ну так вот, если мне не изменяет память, до Сидоровича еще часа три топать, а топливо на исходе. Перекусить бы чего.
Поймать какую-нибудь живность так и не удалось, зато Сидорович встретил меня, как родного сына, которого, говорят, он самолично к Саркофагу отправил, да тот так и не вернулся. Позвал меня дед на кухню, где я впервые за последние несколько недель поел от пуза.
– Раз у тебя хозяина нет, будешь мое логово сторожить.
Хм. Стоило мне в Зону переться, чтобы городские подвалы поменять на конуру и этого старикана?
Я расстроился, но вида не подал, радостно тявкнул и завилял хвостом.
Потянулись сытые, унылые дни. Моя работа заключалась в грозном порыкивании на сталкеров-новичков, в ежедневном обходе владений Сидоровича да в ночной брехне на каждый подозрительный звук. Ну не на каждый, конечно. Через два на третий. Если бы я каждый раз лаял, шеф выгнал бы меня на вторые сутки.