- Вы такие милые, друзья мои! Будьте счастливы!
========== Глава 17 — Agnosco veteris vestigia flammae (Узнаю следы прежнего огня) ==========
Нет ничего сильнее ненависти, порождённой преданной любовью.
(Вирджиния Эндрюс, «Цветы на чердаке»)
Осень подкралась неожиданно. Небо затянуло тучами, начались дожди, бесконечные и обильные ливни. Кто-то из ребят — бывший деревенский — пророчил богатые урожаи, а Скаю казалось, что это просто небо плачет то ли за них, то ли по ним. Алек избегал его, вежливо и корректно. Отвечал на вопросы, поддерживал разговор, но никогда не подходил первым и уворачивался от любых, даже самых невинных прикосновений. Это неожиданно раздражало, Скай сам не понимал, почему. Кулаки чесались дать этому упертому придурку в морду, потом распить еще пару бутылок и снова стать друг для друга кем-то особенным. Лучший друг — в это хотелось верить, но Алый пропадал целыми днями в санчасти или диспетчерской, не появлялся в гостиной, а рядом с Владом оставался только Кирилл. В принципе, более, чем достаточно, но одного Блэка не хватало, а может, не хватало наглых серых глаз и абсолютно блядской улыбки с оттенком безумия.
Они виделись только на вылетах и в тренажерке, но из зала Алек сбегал, едва завидев его, а в бою поговорить как-то не получалось. Соблазняло постучаться в приват, это было даже не сложно, в общем-то, но Скай не представлял, что говорить. «Почему ты меня избегаешь?» — отдавало претензиями к любовнику, которым алый лидер определенно не являлся. Да и не ссорились они, чтобы мириться.
В полном отчаянии на вторую неделю этого пиздеца Скай пришел к Алле. Забрела тогда в его тупую голову мысль, что они с Алым перешли от дружбы к чему-то большему, а он, мудак, влез. Но медсестра посмотрела на него, как на полнейшего кретина, даже пальцем у виска повертела. Ему ничего не оставалось, кроме как извиниться и сбежать, пока она не начала расспрашивать о причинах его интереса. Хуй объяснишь же, что происходит. Он и сам не понимал, но Алека не хватало, до боли, до галлюцинаций, когда в каждом углу, на каждом лице ему мерещились ртутно-серые, отливающие серебром глаза, когда слышался его голос и смех в каждом звуке. А еще другой голос — в голове — становился все громче, превращаясь из незаметного фонового шума в полноценный признак шизофрении. Идти к Доку он не рисковал, запрут же к херам. Быть может, смог бы помочь Алек, но последний был где угодно, только не с ним.
Ближе к концу октября, когда отчаяние уже перехлестывало через край, требуя нажраться или разъебать что-нибудь в пыль, его нашел командир и объявил, что они возвращаются обратно в родную часть. Скай чуть на шею к нему с радостным визгом не бросился, остановило то, что это уже не шизофрения — это клиника, блядь.
— Так точно, — проорал он по уставу, улыбаясь до ушей.
Майор повертел пальцем у виска и пошел искать остальных ведущих звеньев, наказав ему заняться тем же самым. Ну, и сборами, разумеется. Скай не без удовольствия подчинился.
Ехали долго, первая остановка пришлась на Киев и настроение моментально скатилось ниже плинтуса. По городу до базы, где предполагался недолгий отдых и перегруппировка, их везли в открытом грузовичке. Скай смотрел на покореженные войной улицы, полуразрушенные дома и вспоминал, как приезжал сюда к тетке в глубоком детстве. Тогда это место был шумным, ярким и счастливым — ну, или так ему казалось — сейчас город был мертв, а по улицам, поминутно оглядываясь и пригибаясь при каждом громком звуке, сновали люди с мертвыми глазами. Сидящий рядом Блэк покачал головой, Алый закрыл глаза и привалился к его плечу.
— Спать хочешь? — спросил Скай, радуясь, что нашелся повод заговорить.
Но Алек промолчал, а Блэк обхватил его за плечи. Скай только тогда запоздало заметил, что алого лидера мелко трясет. Заболел, что ли? Но ведь модификанты не могут!
— Смотреть не хочу, Скай, — наконец пробормотал Алый, скривившись. — Не хочу думать, что сейчас с Москвой.
— Лучше, чем здесь, — уверенно отозвался Кирилл.
Алый пожал плечами, но продолжать разговор не стал. Скай тоже не нашелся, что сказать, ему вдруг, как наяву, вспомнился тот вечер, когда они слушали новости: разрушенные районы, дома, погибшие люди. Может, в Москве и лучше, но легче ли от этого Алеку, который точно знает, что его дома больше не существует?
«Одиночество — это когда некуда возвращаться», — фраза всплыла в памяти сама по себе и засела в голове, напевно звеня на все лады. До самого вечера, до глубокой ночи. Уже светало, когда Скай смирился с тем, что не заснет и сел за стол, включив тусклую лампу. Лист и ручка нашлись почти сразу, с вдохновением было хуже, но потом он расписался и слова сами ложились на бумагу. Когда он в последний раз писал матери? Дата не вспоминалась, но сегодняшний день он уже не забудет. Моды не умеют забывать, кажется, так говорил Алек когда-то, давным-давно. Еще когда черные пряди обрамляли скуластое лицо, а полные губы растягивались в шалой, манящей улыбке. Образ лишь мелькнул перед глазами, а встало почти мгновенно и намертво. Скай дописал письмо, поставил последнюю точку и, покосившись на спящего Кирилла, вышел в коридор.
Что стоило взять с собой сигареты, до него дошло, только когда он уже выбрался на улицу. Полоса леса вдали напоминала о базе, на которую они возвращались, темная фигура, сидящая у стены — об Алексе. Тот тоже любил выходить курить на рассвете, вот точно так же сидел, привалившись к любой вертикальной поверхности, и смотрел в светлеющее небо. Скай моргнул, фокусируясь, человек у стены повернулся к нему и улыбнулся. Он узнал Алека. Только лицо его было непривычно серьезным, даже слегка печальным.
Скай улыбнулся в ответ, подошел и сел рядом. Молча, а Алый, так же молча, протянул ему пачку, Скай вытащил из нее одну сигарету и вернул. Прикурил, выпустил тонкую струйку дыма, щурясь от первых лучей медленно выползающего из-за горизонта солнца. Красное пятно на фоне серых облаков, казалось, что небо залито чьей-то кровью. Его передернуло от этого сравнения, но Алек не обратил на это внимания — по-прежнему смотрел в пустоту, сминая давно потухший фильтр. Кончики его пальцев были слегка покрасневшими и перемазанными пеплом, кажется, сигарету он тушил в руках. Алый поймал его взгляд и улыбнулся.
— Когда больно — это хорошо, Скай. Значит, я все еще жив.
И Влад — опять и снова — не находил слов, черт, это стало уже почти традицией. Вечно он не знал, что ответить, но этот раз оказался особенным, потому что, повинуясь внезапному и необъяснимому порыву, Скай просто обнял его и притянул к себе, чувствуя, как вздрагивают чужие плечи, а из груди рвутся сдавленные всхлипы.
Наверное, это был единственно правильный ответ.
Они просидели еще с полчаса, Алек так и не заплакал, но, когда он встал, в серо-стальных глазах было чуть больше жизни и чуть меньше отчаяния.
— Я скучал, Скай, — тихо сказал Алый ему в спину на пороге собственной комнаты.
Скай мгновенно обернулся, но позади было уже только гладкое полотно плотно закрытой двери. И если соблазн вынести ее к хуям он с трудом, но все же поборол, то побороть самого себя у него сил не хватило. И надежда, что на этом все кончится, осталась лишь надеждой, потому что на следующий день они поехали до Харькова. Он едва сдерживал желание ругаться, кричать, орать благим матом и крушить все вокруг, ведь этот путь — после признания Алого — стал до боли похож на такой же, но в далеком прошлом. Алек снова был невероятно близко и невозможно далеко одновременно. Скаю хотелось подойти и прикоснуться, он закрывал глаза и видел четкий профиль на фоне окна, по-девичьи тонкие запястья, линию шеи. Алек что-то говорил, он что-то отвечал, Блэк дополнял ответ — и они смеялись, втроем. А потом Скай бежал курить, потому что на серую радужку накладывался светло-карий отблеск, и он окончательно переставал понимать, кто перед ним, а в голове не оставалось ничего: вакуум и желание дотронуться, обнять, почувствовать тепло невозможно гладкой кожи.
На стоянке он сбежал к Доку и завис с ним и Аллой, пытаясь надраться до состояния нестояния. Медсестра попыталась возбухнуть, но врач внимательно заглянул в его потерянные глаза и заткнул ее одним движением руки. Даже подливал сам, поддерживая разговор обо всем и ни о чем. Часам к трем ночи Скай понял, что его попытки тщетны и ушел, покачиваясь и отчаянно моля небеса и всех возможных богов, моля провидение, чтобы оно не позволило ему нарваться на Алека в таком состоянии. Повезло. Блэк, когда он заполз в комнату, посмотрел на него удивленно, принюхался, сморщился и открыл окно, но ничего не сказал. Дружба — великая вещь.