С утра он проснулся с больной головой и каменным стояком. Открыл глаза — и тут же скрылся в душе под хохот Кирилла и Алека, пристроившихся на койке с колодой карт. Торопливо дроча под горячими струями, он старался не вспоминать, что ему снилось. Почти получалось, даже имя с губ в конце сорвалось женское. Запретное, но женское. Благо, когда он выбрался из душевой, Алек уже ушел, а Кирилл стоял в дверях с рюкзаком.
— Быстрее, — отрывисто бросил он.
Скай побил все нормативы и собрался за рекордно короткое время, во всяком случае, за опоздание распекали не их. Последний кусок пути до родной части запомнился ему урывками: в состоянии полубреда он дремал на койке, накачавшись таким коктейлем снотворных и обезболивающих, что у нормального человека сошло бы, наверное, за попытку самоубийства. Но Скай человеком не был, как верно напоминал временами Блэк, и ему эти дозы были, что мертвому припарка. Вроде и действуют, а вроде организм ждет малейшего выплеска адреналина, чтобы нейтрализовать все лишнее. На миг показалось, что перед глазами вспыхнули какие-то графики, но он уже спал, а к моменту пробуждения — они бесследно исчезли. Зато появился Алек. Он лежал на нижней полке, закрыв глаза рукой, Блэк свисал с верхней, что-то ему рассказывая. Скай посмотрел на эту замечательную картину с минуту и сбежал курить. Сил не было ревновать одного друга к другому и бороться с соблазном ткнуть в Блэка пальцем и сказать Алеку: «А он про тебя плохо говорил». Вернулся в купе он только чтобы захватить вещи: пока тянул сигарету за сигаретой — они уже приехали.
Давно знакомая комната встретила их затхлым ароматом спертого воздуха. Блэк поморщился и распахнул окно. И правда, лучше выстудить тут все на хуй, чем дышать вот этой пылью. Спустя несколько минут в приоткрытую дверь просочился Алек, Скай едва удержался от сдавленного стона отчаяния.
— К нам? — деловито уточнил Блэк, распаковывая свой «багаж».
— Ненадолго, — кивнул Алек. — У меня такой срач в моей уютненькой. Поймаю тех пидорасов, что там хозяйничали — уебу.
Кирилл засмеялся, Скай слабо улыбнулся и смылся, едва разобрав свои вещи. Тренажерный зал, летное поле, тренажерный зал, столовая, санчасть — места сменяли друг друга, объединяло их одно. Там не было Алека. Точка. Обязательное условие. Он как-то заметил его краем глаза, в конце коридора. Алый стоял, прислонившись к стене, с на диво высокомерным выражением лица и разговаривал с давешней рыжей, Юки. Кажется, они спорили, если не ругались, но Скай не стал прислушиваться. Их дела. Его не касается.
Но день, как и все хорошее, закончился, наступила ночь и все-таки пришлось вернуться в комнату. Алек был уже там, лежал на кровати, глядя в потолок, Скай пожелал ему и умывающемуся Киру спокойной ночи и занырнул под одеяло.
— Сладких, — отозвались они в один голос.
Кирилл заснул первым. Скай слушал его ровное дыхание, но сон не шел, да и Алый ворочался, то замирая, то снова меняя позу. Потом Алек и вовсе встал, достал из футляра гитару, стараясь производить как можно меньше шума, и устроился на кровати, подсунув под струны рукав форменной куртки. Он наигрывал что-то всю ночь: некоторые мелодии были знакомы, какие-то — нет. А Скай всю ночь слушал, кусая подушку и сдерживая неуместные и абсолютно не мужские слезы. С рассветом он поднялся и сел рядом, но, кажется, Алый этого даже не заметил.
В его глазах отражалось небо. По-осеннему облачное и серое. Невозможно прекрасное. Он рассеянно улыбнулся — явно не Скаю, скорее собственным мыслям — и снова заиграл, а потом запел. Тихо-тихо, на грани слышимости. В его улыбке была эйфорическая радость и счастье. В его песне — боль.
Страшная боль. Практически осязаемая. Скаю казалось, если он протянет руку — сможет ее потрогать. Он боялся этой боли, он слишком хорошо ее знал, а Алек, казалось, знал, что он здесь, знал, что он чувствует — и продолжал петь. Наверное, стоило спросить его: «Зачем?» Стоило разделить с ним всю эту тоску и отчаяние, но Влад не мог. Мешали страх и странное, отвратительное ему самому очарование момента. Проснувшийся Кирилл подошел к ним и вытащил из-под струн рукав. Гитара зазвучала, плача, жалуясь. Странная песня, больше похожая на заупокойную молитву. Скай опустил глаза и, наконец, увидел то, что Блэк, похоже, заметил сразу: на кровати у колен Алека лежала фотография прошлого алого лидера.
Сердце сжалось и оборвалось, словно перетянутая струна под изрезанными в кровь пальцами. Скай никогда бы не признался в этом самому себе, но мечталось, что вся эта боль, эта тоска — она лишь потому, что они больше не вместе. Глупые, глупые надежды.
Рука Кира легла на фото, а Алек вздрогнул, будто просыпаясь.
— Пошли, — негромко бросил Блэк.
На улице было холодно, моросил противный мелкий дождь. Скай поежился, но промолчал, послушно следуя за двумя ломанувшимися в лес идиотами. Остановился вместе с ними на какой-то полянке, рядом с узкой речкой, даже ручьем скорее.
— И зачем мы… — начал он, но Блэк оборвал на полуслове.
— Он любил сюда ходить, Скай, — друг прикрыл глаза. — Праха его мы не соберем, но, — его пальцы сжали фотографию. — Есть вещи, которые нам нужнее.
Вспомнилась смерть Алекса — яркий алый цветок пламени на нежно-голубом небосклоне. Наверное, где-то и остались обломки его машины, но их не нашли, хотя искали старательно, в этом Скай был уверен. Система распознавания «свой-чужой», в уничтожении которой требовалось убедиться, стимулировала лучше, чем любая, даже самая личная, заинтересованность, но результатом поисков стал прочерк вместе с огромным вопросительным знаком. И похороны — даже пустого гроба — отложились, а потом была Рига, потом Прага. Водоворот войны закрутил настолько, что не случилось у Алекса ни могилы, ни похорон. Одна память, их память. Их всех и каждого в отдельности, вот только Блэку и Алому этого, похоже, оказалось мало.
Скаю захотелось сбежать от этих двоих, но он остался, сам не зная, почему. Наверное, вспомнились слезы Саши, вспомнилась боль и ее, и Кирилла, и его собственная. Запоздало его накрыло осознанием того, что Алекса действительно больше нет — и он послушно помог раскапывать промерзшую почву. Фотография легла в неглубокую ямку, потом на нее упала первая горсть земли, а Скай почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Они утрамбовали эту импровизированную могилу, насыпали сверху горку, воткнув в нее наскоро свернутый из веток крест. Алек странно улыбнулся, скользя по нему пальцами, потом поднялся с колен, отряхивая штаны. Кирилл — как самый верующий — перекрестился и прочел короткую молитву.
— Пусть земля тебе будет пухом, — вздохнул Скай.
— Господи… — алый лидер вдруг засмеялся, шало улыбнулся и продекламировал, нарочито нараспев. — Молю тебя со всей страстью, не сдерживая отчаянья, боли и страха, скажи, почему кратчайший путь к счастью — всегда ведет через на хуй?
Блэк закатил глаза и ответил ему подзатыльник, а Скай вдруг заржал, громко, в голос, не сдерживаясь. Молитва была воистину великолепна. Алексу бы понравилось.
Что было дальше, он помнил довольно плохо: кажется, было ветрено и шел дождь. А может, солнечно и тихо. Или даже выпал снег — черт его знает. Самодельная могила с перекошенным крестом из веток осталась где-то в лесу, они сами давно были в части, но поминки, ставшие логичным продолжением похорон, продолжались. Длились и длились, без конца и края. Новички, старички — все смешались в едином порыве помянуть прежнего алого лидера. Начинали втроем, потом присоседился Ленька, узнал за что пьют и так и остался с ними. Потом подошел кто-то еще из тех, кто был с ними изначально. К концу первого дня половина собравшихся в общей казарме Алого никогда и не знала, но пила за память, честь, верность, «землю пухом» и чистое небо с брызжущим энтузиазмом. Говорили, вспоминали — реальные случаи и сказки, добрая часть которых к Алексу вообще отношения не имела, перемешивались и сливались в общий фоновый гул. Временами кто-то из бывалых говорил сакральное: