На следующее утро за завтраком к нему подсела та самая девушка диспетчер с покрасневшими от слез глазами. Скай сперва не признал, потом рассыпался в извинениях, а потом, наконец, посмотрел ей в лицо и заткнулся на полуслове. Казалось, она долго рыдала прямо перед тем, как сюда прийти.
— Что-то случилось? — озвучил он вслух единственный вопрос, пришедший в голову.
Она покачала головой, отводя глаза, и трясущейся рукой поднесла ко рту чашку.
— Всех забрали, — шепнула она томительно долгой минутой спустя. — Юлю, Лешу, Марину, Катю, Женю. Мне страшно.
Но на его попытки подобрать слова, чтобы успокоить или приободрить, девушка лишь махнула рукой, слабо улыбаясь.
— Переживу, — сказала она, допивая чай.
— Увидимся вечером? — внезапно для самого себя спросил Скай.
Шаблонная фраза, черт, сколько лет он про нее и не вспоминал уже? А тут сорвалось с языка. Наверное, он ждал, что она откажется, возмутится. «Я не такая, я жду трамвая», — в общем. Но она только улыбнулась шире — и куда как веселее — кивнула и ушла, покачивая бедрами. Симпатичными, Скай оценил, и, судя по насмешливому свисту, оценил не он один. На плечо легла чья-то рука, он обернулся: ухмыляющийся Алек склонился к самому его уху и шепнул:
— Не посрами честь нашей великой армии, герой!
Ребята дружно заржали, Алек тоже засмеялся и рухнул на соседний стул.
— Пидоры! — вздохнул Скай.
Смех стал громче.
— Ну, давай, расскажи нам, что у вас не такие отношения, — алый лидер вздернул бровь, потом нарочито задумчиво почесал затылок. — Хотя импотенция болезнь века…
— Выебу!
Раздался грохот, кто-то, кажется, рухнул со стула. Смех, во всяком случае у Леньки, сидящего напротив, перешел в повизгивания и нечленораздельный клекот.
— Уже боюсь, — Алек сложил губы трубочкой. — Хоть поцелуешь сначала?
— Падла, — тоскливо бросил Скай и засмеялся сам.
Когда приступ неконтролируемого веселья отпустил, он встал, подошел к алому лидеру, наклонился и чмокнул его в лоб. «Контрольный в голову», — мелькнуло на миг, а потом Алый посмотрел ему в глаза, и он сбежал под дружный хохот сослуживцев. Молча сбежал, потому что говорить хоть что-то после той звериной тоски, что он увидел в его взгляде было бы форменным издевательством. Да и сами глаза у Алека, как ему показалось, были темнее, чем обычно, цвета тревожного предгрозового неба.
Какого цвета глаза у девушки-диспетчера Скай не помнил. Точно знал лишь одно — не карие, и, наверное, именно эта уверенность помогла ему дотянуть до вечера, дойти до нее и дотронуться до тонкой белой шеи. Он целовал ее жадно, старательно держа глаза открытыми, потому что стоило лишь отпустить веки — и он видел совсем другое лицо. Она стонала, а он боролся с желанием заткнуть себе уши или ей рот, потому что слышал чужой хрипловатый смех, срывающийся в стоны. Ее губы горчили, легкий привкус кофе и табака прокатывался по небу.
Скай раздевал ее. Медленно, слишком медленно, хотя хотелось наброситься. Сколько лет у него никого не было? Голова работала и отключалась периодами, вспоминались первые — учебные еще — полеты на истребителях, первые сильные перегрузки. Там также: шумит в ушах и пропадает зрение. Странно еще, что голоса не проснулись. Он улыбнулся и провел рукой по обнаженному животу, девушка застонала, глядя на него из-под полуприкрытых век. Какого же они цвета?
Нависнув над ней, уже почти прижавшись к ее губам своими, он помедлил на мгновение. Сработало — она распахнула глаза, но расширенные зрачки почти полностью съели радужку и цвета было не разобрать. Скай улыбнулся и поцеловал, медленно, глубоко, почти трахая ее в рот языком. Она снова гортанно стонала, задирая на нем футболку, но безумная волна желания схлынула, и он отстранился, окончательно раздевая ее, пока она судорожно расстегивала на нем пояс и штаны. Она дернула вниз, рука соскользнула, острые ногти царапнули его по бедру. До крови. Боль была такой сладкой, что перед глазами потемнело, а он низко зарычал, резко хватая ее за запястья. Это было безумие, жажда чего-то большего, чем просто секс. Чего-то острого и пряного, на грани между насилием и лаской, дракой и любовью. Он вздернул ее наверх, почти впечатывая лицом в стену, вцепился зубами в шею сзади, легко перехватив тонкие запястья одной ладонью и удерживая их, вошел резко, глубоким длинным толчком.
Она закричала и этот крик стал лучшей наградой. Мир перед глазами пульсировал и сжимался вместе с ней, по ее шее и плечу расползались алые пятна его поцелуев-укусов, а по стене, в которую он ее вжимал, метались алые тени. Каждое движение — новый крик, новый стон. Он скользнул второй рукой по ее животу, обвел пальцами грудь, находя твердый комочек соска, с силой сжал. Она закричала, содрогаясь всем телом, и Ская накрыло волной бешеного, ни с чем не сравнимого удовольствия.
Миг, другой — и стена снова стала просто серой. Он улыбнулся, выпуская ее из своих рук, взял с тумбочки салфетку, обтерся и застегнул штаны. Дыхание постепенно выравнивалось, но по телу все еще прокатывались волны удовольствия. У нее тоже, он знал это, но девушка смотрела на него с почти животным ужасом в глазах. Скай улыбнулся шире и протянул руку, чтобы погладить ее по щеке — она отдернулась. Он запоздало осознал, что даже имени ее не знает. Пиздец.
— Как тебя зовут-то, милая? — спросил он, снова забираясь на койку с ногами и садясь рядом с ней, задумчиво блуждая пальцами по ее животу.
Она дрожала, она вздрагивала от каждого его прикосновения. То ли от возбуждения, то ли от страха.
— Саша, — наконец, хрипло шепнула она.
— Саша… — тупо повторил он, глядя вперед невидящими глазами.
— Да. Что-то не так?
Она села, поморщившись от слишком резкого движения. Скай посмотрел ей в глаза. Светло-карие с еле заметным проблеском зелени на свету. Она, кажется, сказала что-то еще, похлопала его по плечу, замахала руками, но Скай лишь улыбнулся, а потом упал на спину и горько, отчаянно расхохотался, закрывая лицо руками.
========== Глава 27 — Nil aliud scit necessitas quam vincere (Необходимость не знает ничего, кроме как побеждать) ==========
Кара за это падет и на нас, и на наших невинных детей, потому что, допуская такие преступления, мы становимся их соучастниками.
(Владислав Шпильман, «Пианист. Варшавские дневники»)
Весенний ветер запутался в волосах и отбросил их с лица, заставив сощуриться от ударившего в глаза по-летнему яркого солнца. Серые остатки сугробов у стен несколько портили впечатление от этой весны, но за это безумно-яркое солнце и ласковый ветерок простить можно было и много большие прегрешения. Скай улыбнулся небу, отошел за угол, прячась от слепящего света, и закурил, прислонившись к холодной и сырой стене. Куртка промокла мгновенно, по спине побежали мурашки, но уже спустя пару минут, организм отрегулировал температуру, и ему снова стало тепло. Удобно.
Последний год был странным, неправильным, невозможным. После отъезда Блэка все пошло кувырком. «По пизде», — как выражался Алек и добавлял еще с десяток непечатных выражений, судорожно затягиваясь. Они снова забыли, что такое сон, еда и отдых: противник собрался и пошел в наступление, безнадежное по сути своей, но отчаянное. Враги отбивались, словно звери, попавшие в западню и дорого продающие свои жизни, они же — нападали, силясь добить этого зверя, не дать ему освободиться и зализать раны.
Вылет, другой, третий, десятый, сотый. Все круги ада: холод, огненная бездна, красно-черные круги перед глазами. Скай не помнил, в который из этих вылетов надсадный вой в ушах начал складываться в слова, просто однажды он осознал, что не удивляется, услышав: «Ошибка системы, требуется перезагрузка» — а отдает соответствующие команды самому себе. Безумие. Алек, когда он к нему пришел, посмеялся, но подтвердил, что все хорошо. Потом негромко спросил, почему Скай не стал пить те таблетки, но он в ответ лишь улыбнулся и пожал плечами. Настаивать на ответе алый лидер не стал.
Где-то посреди всего этого водоворота взрывов, лиц и событий они оба стали командирами эскадрилий, но торжественный голос командира, зачитывающего приказы, не запомнился. Только вопль Алека: