- Но почему? Почему?! - воскликнул молодой человек с лихорадочным нетерпением.
- Вот по какой причине, если уж вы непременно хотите знать: военачальники техасской армии дали мне в высшей степени важное поручение к генерал-губернатору Гальвестона, генералу Рубио, и вы слишком благородны, чтобы не понять, что я не имею права рисковать жизнью, которая в данное время принадлежит не только мне.
Полковник поклонился с изящной вежливостью, и заткнув свой пистолет за пояс, проговорил:
- Я весьма сожалею о том, что здесь произошло. Извините меня, сеньор, что я не сумел сдержать своей гневной вспышки. Я сознаю, насколько ваше поведение было благоразумно и деликатно. Смею надеяться, что вы извините меня.
- Забудем о том, что здесь произошло, полковник. Как только я исполню поручение, я буду к вашим услугам, а теперь, если ничто вас здесь не задерживает, поедем вместе в Гальвестон.
- С удовольствием принимаю ваше предложение. Между нами заключено перемирие, а потому будьте так добры считать меня пока одним из ваших друзей!
- Отлично! Я был убежден, что мы придем к этому. Так на коней, и в путь!
- Я ничего не имею против этого, но позволю себе обратить ваше внимание на то, что теперь только полночь.
- Что вы этим хотите сказать?
- А то, что до восхода солнца, а может быть и дольше, нам невозможно будет найти лодку для переправы.
- Об этом не беспокойтесь, полковник: в моем распоряжении лодка, которая ждет меня, и я буду счастлив предложить вам место в ней.
- Гм! Я вижу, все предосторожности вами приняты, господин революционер; вы никогда не попадаете в затруднительное положение.
- И причина этому крайне проста. Угодно вам, чтобы я объяснил ее?
- Признаюсь, мне очень любопытно познакомиться с ней.
- Она состоит в том, что мы до сих пор обращаемся к сердцам наших союзников, а не к их кошелькам. Ненависть к притеснителям-мексиканцам делает из каждого нашего единомышленника преданного повстанца, надежда на освобождение заставляет его добровольно жертвовать для нас всем - вот в чем весь секрет. Вам хорошо известно, полковник, что в каждом человеке живет врожденный инстинкт борьбы. Восстание или оппозиция - как вам угодно будет это назвать - и есть воплощение этого инстинкта.
- Это правда, - сказал, смеясь, полковник.
После этого разговора собеседники, временно сделавшиеся вследствие непредвиденных обстоятельств друзьями, сели на лошадей и поехали рядом.
- У вас очень оригинальные мысли и убеждения, - начал снова полковник, которого забавляли слова американца.
- Ах, вовсе нет! - возразил тот беспечно. - Эти убеждения только плоды долголетнего опыта. Я не требую от человека более того, что он, по природе своей, может дать, и поступая таким образом, я уверен, что никогда не ошибусь. Например: предположите, что мексиканцы были бы изгнаны из страны, и управление Техасом было бы четко организовано...
- Хорошо! - рассмеявшись сказал полковник. - И что же произойдет тогда?
- Неминуемо произойдет вот что, - ответил американец. - Завтра или, может быть, позднее, какой-нибудь человек, обладающий горячей головой или снедаемый честолюбием, выйдет из толпы и восстанет против правительства. Он тотчас же найдет приверженцев, которые сделают из него героя, и те же самые люди, которые с полным самоотвержением готовы теперь проливать кровь за нас, станут действовать точно так же для него. И это вовсе не потому, что у них есть причины быть недовольными правительством, которое они хотят свергнуть, а просто только потому, что двигать ими будет тот же инстинкт борьбы, о котором я вам говорил.
- О, что вы, это уж слишком! - воскликнул полковник, разражаясь смехом.
- Вы мне не верите? Так вот, послушайте, что я вам скажу. Я знавал одного человека, где именно и в какой стране, это безразлично, человека, который всю жизнь был революционером. Однажды фортуна улыбнулась ему, и он получил, сам не зная как и зачем, высокий пост в республиканском государстве и стал чем-то вроде президента. И знаете вы, что он стал делать с того времени, как получил власть?
- Он, конечно, постарался удержаться на своем посту!
- Вы не угадали! Напротив, он продолжал возмущать народ, и сделал это с таким успехом, что самого себя низвергнул и заставил осудить на вечное заточение!
- А потом?
- А потом, если бы тот, кто стал его преемником на посту президента, не дал ему амнистии, он умер бы, по всей вероятности, в тюрьме, - закончил Джон Дэвис, разразившись смехом, которому от души вторил полковник.
Оба всадника еще хохотали над рассказом, как вдруг американец внезапно умолк, сделав полковнику знак последовать его примеру. Тот повиновался.
- Разве мы уже приехали? - спросил он.
- Почти. Вы видите лодку, которая покачивается у подножия того утеса?
- Конечно, вижу.
- Это именно та лодка, которая перевезет нас в Гальвестон.
- А наши лошади?
- Будьте спокойны, хозяин той жалкой лачужки, которая стоит там, на берегу, сбережет их для нас.
Джон Дэвис вынул из кармана свисток и два раза пронзительно свистнул. Почти тотчас же дверь лачуги отворилась, и в ней показался какой-то человек. Сделав два шага вперед, человек этот попятился, удивленный, очевидно, тем, что видит перед собой двоих людей, тогда как он ожидал только одного,
- Эй! Джано! - крикнул ему Джон Дэвис. - Ради Бога, не уходи.
- Так это вы? - отозвался тот.
- Да, я, если только сатана не принял моего образа!
Рыбак невольно покачал головой.
- Не шутите так, Джон Дэвис, - сказал он. - Ночь черна, и море неспокойно; это значит, что сатана сегодня вышел из преисподней.
- Ладно, ладно, старый кашалот, - сказал американец, - приготовь лодку, нам нельзя терять времени. Этот сеньор - один из моих друзей. Есть у тебя овес для наших лошадей?
- А как же! Эй, Педрильо, пойди сюда! Возьми лошадей этих кабальерос и отведи их в стойла.
На его зов из хижины вышел, зевая, парень высокого роста и приблизился к путешественникам. Те уже спешились. Парень взял лошадей под уздцы и увел их, не говоря ни слова.
- Так мы сейчас отправимся? - спросил Джон Дэвис.
- Когда вам будет угодно, - отвечал ворчливо рыбак.
- Надеюсь, у тебя народу достаточно?
- Я и двое моих сыновей; для того, чтобы переехать через бухту, этого будет вполне достаточно, я полагаю!