– Что ты несешь?!
– Что слышал! Пока ты не знал, что я беременна, ты и палец о палец не ударил, чтобы найти меня, связаться со мной. Ты…
– Никогда в жизни Алессандро ди Каррара не бегал за женщинами!
– О, не сомневаюсь! Ты из тех, кто и кресту не поклонится, лишь бы корона не свалилась! Но, узнав о ребенке, ты встрепенулся, петушок! Ты отодвинул в сторону душеньку Лучиану и попросил ее подождать.
– Мадонна! Дай мне сил…
– Ты держал меня в доме, похожем на мавзолей, а относились ко мне как к сиротке, живущей из милости и до смерти всем надоевшей! Ты не верил ни единому моему слову, зато твоя мать и Лучиана всегда были правы!
– Я дал тебе все, о чем может мечтать женщина, и готов был дать еще больше, а ты отплатила мне побегом!
– Ты дал мне все, что угодно, кроме любви, внимания и сочувствия!
– Не ври, убью! У тебя все это было, но знаешь, в чем твоя проблема?…
Кэти и Алессандро стояли друг напротив друга и самозабвенно орали. Том Монаган бочком отодвинулся к крыльцу и присел на ступеньку. Совершенно очарованная происходящим Бу тихонько присела рядом с ним, привалилась к плечу. В тихой и размеренной жизни ирландской деревни Крислох-Маллингар такие феерические представления случались редко – если не считать приезда цирка весной, тогда Бу тоже очень понравилось. Тигр перепрыгнул через сетку ограждения и ушел гулять по деревне. Местные собаки восприняли это как личное оскорбление и загнали полосатого в огород к бабке Нэн, а она, ведьма старая (спасиееГосподиидайвсяческогоздоровья!) спасла зверюгу и привела обратно в цирк…
– Том? Дед?
– Что тебе, мелочь?
– А чевой-то они делают?
– Беседуют, Бу. Давно не виделись, то-се.
– А чевой-то так громко?
Том хмыкнул и обнял внучкины хрупкие плечики.
– Так это… потому что любят друг друга…
– …Твоя проблема в том, что ты из всего делаешь стремительные и неправильные выводы!
Согласен, Лучиана чокнутая – но разве я изменял тебе с ней? Разве я тебе вообще изменял?!
– А что она делала в одной квартире с тобой? Почему все время нашептывала мне, что ты ждешь не дождешься, как бы выгнать меня из дома и жениться на ней?
– А почему ты верила ей, а не мне?
– Да потому, что ты со мной вообще не разговаривал! Ты со мной спал – а все остальное списывал на гормоны! Отвечай вот сейчас, честно: что она делала в твоем римском доме в тот вечер, когда я туда позвонила?!
– Вот именно! Раньше надо было спросить. Она приехала и призналась мне в любви! Тогда я и заподозрил, что у нее не в порядке с нервами…
– О, как это мило! Как это нежно! С нервами! Да у нее крыша съехала по всей длине! Шурша шифером!
– А вот это я понял значительно позже. Когда через три дня после твоего бегства она нарядилась в подвенечное платье, завернула куклу в пеленки Кларибель и пришла ко мне в спальню!
– Что-о?!
– То! И была безумная ночь, ее увезли в больницу, у мамы был сердечный приступ, а я метался как безумный, не понимая, что делать и к кому бросаться за помощью! Ну идиот я был, дурак, скотина – но что ж так-то, Кэти! По живому, с мясом…
– Сейчас расплачусь! Думаешь, я в это время скакала и песни распевала? Да я уверена была, что это меня вы упечете в дурку, после той сцены с сонными каплями – знаешь, кстати, что там было? Я машинально сунула бутылочку в карман, потом сдала на анализ. Настойка белладонны! Пара лишних капель – и я бы прекрасно обошлась без дурки, прямым ходом отправившись на небеса! Ее сдерживала только опасность навредить Бу.
– Не смей ее так называть!
– Ище чево!
– Вот именно, Бу! Еще чего! Как хотим, так и называем! Мы в нашей семье так привыкли!
– Бесстыжая! Бессовестная, развратная баба!
– Дед, а че такое разворотная баба?
– Это… ну… такая… веселая, все время смеется и песни поет. С глазами такими…
– Как бабка Нэн?
– Н-ну… в какой-то степени…
– Это я – бесстыжая? Это я – развратная? Да ты…
– А какая еще? При живом муже жить с любовником на глазах у всех, да еще взять его фамилию – да тебя за многоженство… нет, многомужество надо арестовать!
– Мне медаль надо дать – за МНОГО МУЖЕСТВА… Что?!! Что ты сказал?!!
Охрипшая и красная как помидор Кэти вдруг умолкла, склонила голову на плечо, посмотрела на взмокшего и растрепанного Алессандро, потом отошла к крыльцу встала рядом с Томом Монаганом и сказала тихо:
– А я-то не могу понять…
Они с Томом переглянулись – и захохотали в голос. Слезы текли у них по щекам, они хлопали друг друга по плечам, тыкали пальцем в Алессандро и не могли ни остановиться, ни произнести хоть слово. Бу, которая не любила, чтобы смеялись без нее, встала, подошла к опешившему Алессандро и подергала его за руку.