Тоня помолчала и заговорила снова:
- Ты, может быть, думаешь: «Вот, мать больна, а я должна в забавах участвовать». Это не забава… это дело общественное. К вечеру вся школа готовилась, Надежда Георгиевна сколько сил положила. Нельзя срывать… Не думай, что я не понимаю. Только в жизни случается и хуже. Мы еще не испытали, но случается. А там, где фашисты были? Могло ведь так получиться, что мать больна, отец неизвестно где, и кругом враги… И самой тебе нужно больную оставить да на смертельно опасное дело идти…
Сабурова подошла неслышно, и девушки вздрогнули, когда она заговорила:
- Женя, приготовься. Тоня, пожелай успеха подруге и иди в зал. Сейчас начнем.
Надежда Георгиевна словно подвела черту под их разговором. В голосе, во взгляде ее была спокойная уверенность в том, что Женя будет играть, и сыграет хорошо, и что Тоня сказала подруге те слова, которые были нужны.
И кроткая Женя подчинилась этой уверенности. Она поднялась, готовая исполнить все, что от нее требуется.
Когда Тоня заняла свое место между Толей и Лизой, она была еще немного бледна, и лицо ее казалось суровым.
Так с ней часто случалось. От мысли, которая представлялась ей важной и правильной, она становилась строгой, молчаливой, будто решала какую-то трудную задачу.
Прозвенел звонок, сцену осветили, а в зале убавили свет, и Надежда Георгиевна появилась у рампы.
Она поздравила своих учеников с Новым годом, пожелала им удачи и назвала имена тех, кто в первом полугодии радовал своими успехами школу.
Услышав имя и фамилию Антонины Кулагиной, Толя покосился на свою соседку и увидел, как Тоня откровенно и ясно улыбнулась.
- С золотой медалью хочешь кончать? - спросил он тихонько.
- Если смогу, - прошептала Тоня.
Сабурова говорила о будущей учебе, о том, что выпускному классу надо особенно хорошо работать. Она была уверена, что ее ученики хорошо понимают, для каких больших дел готовит их школа, и не обманут доверия родины.
- Как вы думаете, почему ее все так любят? - спросил Толя, когда в зале уже громко хлопали, а Надежда Георгиевна, улыбаясь, неторопливо уходила со сцены.
- Ну и глупый вопрос! - отрезала Лиза, тряхнув тяжелыми кудрями. - Очень просто: потому, что она добрая.
- А что значит «добрая»? - возразил Анатолий. - Ведь когда ты урока не знаешь, она тебе тройку вместо двойки не поставит. И когда в классе себя плохо ведешь, тоже не спустит. Один раз мне так попало, что только держись… - Он улыбнулся своему воспоминанию и решительно сказал: - Нет, не в этом дело. Ее любят потому, что она нам доверяет.
- Ты умница, Анатолий! - живо обернулась к нему Тоня. - Даже когда она пробирает, недовольна - чувствуется, что на непорядочный, нечестный поступок не считает нас способными.
На сцену вышел Андрей Мохов, председатель драматического кружка, и объявил, что представлена будет комедия Фонвизина «Недоросль». Он назвал действующих лиц и, взглянув на свои ноги, замолчал. Андрейка был в подшитых валенках, и это портило ему настроение.
В зале послышались смешки. Мохов сокрушенно вздохнул и скомандовал:
- Давайте занавес!
Комедия была разучена назубок и шла без суфлера. Декорации писал секретарь комсомольской организации и лучший художник школы Илларион Рогальский. Розовые полосатые обои с веночками и стенные часы он изобразил превосходно. На сцене стояли знакомые всем бюро, круглый стол и кресла Надежды Георгиевны.
Лена Баранова, добродушная кругленькая девятиклассница оказалась очень хорошей Простаковой. Она яростно накидывалась на мужа и брата, защищая Митрофанушку. Коля Белов - Митрофан мешковато двигался, перед тем как сказать что-нибудь - слегка задумывался, а когда поворачивал к зрителям румяное недоумевающее лицо с высоко наведенными бровями, невозможно было не смеяться.
Вся тревога Тони за подругу пропала, едва Женя вышла на сцену. Сначала ее голос звучал неуверенно, но это было правдиво и хорошо: ведь Софья должна была бояться Простаковой. А когда появился величавый и справедливый Стародум, Софья совсем ободрилась и стала даже улыбаться.
Зрители очень сочувствовали Софье. Огромная тетка Матрена Филимонова сказала довольно громко:
- Вот что делается! Со свету девчонку сживают…
Пьеса прошла гладко. Простакова убивалась о сыне, счастливая Софья тихо шепталась с Милоном, и наконец прозвучали заключительные слова: «Вот злонравия достойные плоды!»
Школьники хлопали так, что приводили в смущение родителей. Актеры выходили на вызовы раз десять.