Глава пятая
«Плохие вести не лежат на месте», - говорит пословица.
Весть о смерти Жениной матери ворвалась в школу, смяла и потушила праздник. Всех затронуло горе Кагановых. На прииске их любили. Михаила Максимовича - за справедливость, Женю и ее мать - за кротость и радушие. Маленькая семья Кагановых жила дружно, родители и дочь всегда относились другу к другу с неослабевающим вниманием и лаской. И это нравилось людям, даже тем, кто привык выражать свои чувства проще и скупее.
Особенно взволновалась Анна Прохоровна Моргунова.
- Вот несчастье, вот несчастье, Надежда Георгиевна! - твердила она, подойдя к Сабуровой. - Совсем сердце упало… Беда-то какая! Пойдем домой, Лиза. Кулагины тоже уходят… Николай Сергеевич аж побледнел весь. Очень за своего инженера огорчается…
Анна Прохоровна вышла из зала, вздыхая и покачивая головой. Притихшая Лиза шла за ней.
Обычно ей, шумливой и грубоватой, ничего не стоило оборвать мать, не ответить на вопрос или проворчать что-то сквозь зубы. Это делалось не от нелюбви, а от небрежного отношения к близкому человеку, с которым, казалось, можно не считаться. Но сегодня Лиза вела домой Анну Прохоровну, бережно поддерживая и поправляя ее сползший платок. Мысль о Женином несчастье наполнила Лизу тревогой и раздумьем.
За Кулагиными и Моргуновыми поспешно стали расходиться и другие. Сабурова разыскала Татьяну Борисовну. Молодая учительница сидела одна в углу зала. Лицо ее показалось Надежде Георгиевне растерянным.
- Наконец-то вы! Долго думаете тут оставаться?
- Случилось несчастье, Таня. Умерла прекрасная женщина, мать Жени Кагановой, твоей будущей ученицы. Мне нужно пойти туда. Если хочешь, возьми ключ, отправляйся ко мне и жди. Сегодня и ночевать у меня оставайся.
Квартира Кагановых встретила Сабурову тяжелой тишиной. Михаил Максимович молча шагал по комнате. Иногда он останавливался возле дочери, словно собираясь заговорить с ней, но, так и не собравшись, снова начинал шагать. За ним следил добрыми тревожными глазами его помощник, инженер Кирюшин.
Женя сидела в большом кожаном кресле и казалась в нем очень маленькой. Ее трясло мелкой, нервной дрожью.
- Надежда Георгиевна? - удивленно, как бы едва узнавая учительницу, прошептала девушка. - Вы знаете - мама умерла…
В огромных и пустых глазах ее мелькнуло какое-то ожидание. Вдруг Сабурова сейчас улыбнется, скажет, что все это неправда, бред… мама жива и зовет Женю.
Но Надежда Георгиевна сказала другие, страшные слова:
- Да, знаю, знаю, Женечка.
Что могла принести осиротевшей девушке, что могла сейчас сделать для нее старая учительница? Только накинуть на ее плечи шаль и взять в свои теплые руки холодную руку Жени.
Но велика в юном сердце вера в того, кто часто приходил на помощь и действительно помогал и утешал. Бессознательно Женя ждала какого-то чуда от Надежды Георгиевны. И слова учительницы новым отчаянием легли на ее сердце. Она сидела холодная, застывшая, по временам со страхом взглядывала на Сабурову, будто просыпаясь, и опять шептала:
- Надежда Георгиевна, вы знаете - мама умерла…
Выйдя в соседнюю комнату, Сабурова постояла там минуту. Мертвое лицо было спокойно. Тонкие брови приподнялись, губы застыли в слабой улыбке.
Вернувшись к Жене, Сабурова заметила ее вопрошающий взгляд, будто девушка ждала, что ей сообщат что-то новое о матери. Нет. Больше никаких вестей не будет.
Надежда Георгиевна не знала, сколько времени она просидела рядом с Женей. Вероятно, прошли часы. Все так же ходил из угла в угол Михаил Максимович, так же молчала и вздрагивала его дочь. Сабурова очнулась, лишь когда в дверь сильно постучали и в комнату вошла Тоня.
Иней лежал на ее ресницах и рассыпавшихся волосах, лицо алело от мороза. Она показалась Сабуровой большой и сильной рядом с маленькой, неподвижной Женей.
«Точно сама жизнь!» - подумала старая учительница.
Тоня молча подошла к подруге, встала на колени возле кресла и крепко обняла ее. Румяное взволнованное лицо, близко придвинувшееся к ней, и безмолвное объятие вывели Женю из ледяного оцепенения. Она забилась на плече у подруги, повторяя:
- Тося… Тосенька… Тося…
Михаил Максимович внезапно остановился. Лицо его исказилось. Кирюшин поспешно увел его из комнаты.
Женя долго плакала, повторяя всё те же слова, а Тоня гладила ее волосы и с силой прижимала подругу к себе.
Мало-помалу обессиленная Женя затихла.
- Уснула? - топотом спросила старая учительница.
- Кажется…
Тоня осторожно укутала подругу платком, встала с колен и присела на маленькую скамеечку, не сводя глаз с Жени.