– Ара, кацо! Как так? Отец, мать – гурийцы, четыре брата – гурийцы, а сестра – сванка? Княжна? Ара, кацо! Такой фокус нет.
Мы закурили. Автандил хмуро молчал. Может, устыдился за брата? Только какого – который крал? Или того, что врал?
– Знаешь... – заговорил он, – в любом застолье Аристофан говорит о старшем брате только хорошее. Добрый, смелый, не продаст, заступится. У нас так принято: скажи о человеке доброе слово в тосте. И родственникам приятно, и друзьям. Пусть он завистник, жулик, вор, жадный сосед... Услышит о себе, раскается. Может быть, станет лучше... Иногда бывает... – он засмеялся. – Фокус.
Многодневное застолье набирало силу. Праздник, украшаемый бесконечными тостами гостей, близился к своему зениту, а новые гости всё прибывали – из горных деревень, из города.
– Тост друга Аристофана из Москвы, крёстного отца новорождённого, – неожиданно объявил тамада.
«Надо же: крёстного отца! Не моргнув глазом...» – успел я подумать.
Аристофан с младенцем на руках, пританцовывая вокруг стола, уже двигался в мою сторону.
– Ай. Датико! Ай, жулик! Ай, маладэц! – выкрикивал он, щекоча его усами. – Ну-ка! Тащь-тущь, тащь-тущь!
Сынишка дрыгал ножонками в такт.
Сияя невыразимо счастливым лицом, Аристофан бережно протянул мне своего первенца – держи крестника...
Принимая мальца, я, поражённый микробом беспрерывных застольных мистификаций, филигранной «игрой в пас», которой сам не владел, на секунду замер: а вдруг опять...
Примечания
* мамадзагло(груз) – сукин сын.
** маймун(груз) – обезьяна.
*** пули ара, бичо(груз) – деньги нехватает, сынок.
**** ара, кацо(груз) – нет, друг.
Январь-апрель 2010 г.
ГАЗОВАЯ ТОЧКА
При сдаче дома обнаружилось недопустимое отступление: кухня менее шести квадратных метров, а плита – аж четыре конфорки. Не положено. Газовый начальник распорядился четвёртую конфорку устранить. Все, кому «повезло», протестовали в инстанциях. А соседи-новосёлы Саша и Коля посулили газовику – только оставь как есть – спирту и мильон антисоветских денег. Волобуев пуще всего держался за свое место и как мог соблюдал: корысть-то смешная, а риск…
– Купляйте примус, господа хорошие. Набаловались… – Так и сказал.
Накручиваемые женами Саша и Коля принялись давить на волобуевскую гражданскую совесть. И, разойдясь, в запале, можно сказать, перешли на грубость. Но ничего не добились, только лицо потеряли, морально и практически: Волобуев нажал кнопку, в кабинет поспешили подчинённые и, накостыляв обоим, вышибли за дверь.
Назавтра заварили им четвёртую наглухо.
Мужики быстро утихомирились. А жёны – Раиса и Таня – стали одолевать житейскую несуразицу с тремя конфорками. Однако скоро выяснилось, что запасы добрососедства у них разные. На кухне стало искрить…
При распределении жилплощади профком рассудил: две комнаты – Саше с семьей – там два пацана-школьника и Раисина бабка Нюра, а третью, с балконом – Коле. У него – жена и дочка, в детский сад ходит. В демографической перспективе – как справедливо полагал профком, учитывая репродуктивный возраст родителей, – подразумевались подвижки, а именно: Колю – «на улучшение» в следующий дом, Саша остаётся в трёхкомнатной.
Такой расклад и демонстрировала Раиса, мол, я тут хозяйка, а вы – временные подселенцы… Но человек предполагает, а что там дальше бывает – сами знаете…
Коля с Таней, отслеживая рытьё котлована, конечно, не сидели, сложа руки, а занимались вопросом увеличения семьи. Чтоб гарантированно получить отдельную квартиру. Но от котлована до сдачи – время. Его надо жить…
На обед бегали домой – шустрого ходу пятнадцать минут. Первой у плиты оказывалась Раиса. Она трудилась в снабжении, на проходной, а Коле с Таней от своего цеха топать и топать. К их приходу соседи сидели на кухне, неспешно дохлёбывая первое. Второе и чайник – на огне. Доступ к единственно свободной конфорке перекрывался Сашей, который, уставясь в окно, вдумчиво высасывал мозговые косточки...
Прав Волобуев – не кухня, а чулан для примуса…
Обед превращался в глотание без жевания, «…в правой – ложка, в левой – вилка, а чаёк – вечерком». Таня не раз пыталась урезонить соседку:
– Поесть можно и в комнате, Рай. Давай, чтоб всем успевать.
– Мне так неудобно… Таскать… – усталым голосом повторяла Раиса.
Коля до поры не лез, но как-то заметил соседу:
– Ты бы свою обстругал малость. Борзеет…
– У неё жизнь нервная… – неприязненно насупился Саша. – Материальная ответственность… Давление… Лучше не трогать.
Перекурили. Разошлись.
Вскоре, заглушая телевизор, послышалась гармошка – Саша любил поиграть… Не в лад с гармонью пошли бабкины припевки, их радостно подхватили пацаны. Райка в знак протеста, что ли, затеяла стирку. Взгромоздила на плиту выварку, навалила туда пахучего тряпья, кипятила – аж с потолка капало – и шлындала с мокротьём туды-сюды – из кухни в ванную… Жопастая, пузастая, – не разойтись – «поймала на бедро» Кольку в узком коридоре.
– Тебе бы в шайбу, Рай! В защите, – похвалил он, отлетев к стене.
Раиса не приняла комплимент, подняла визг. Выскочил Саша… И понеслось… Под вопли жён и детей. Под неумолчные бабкины припевки…
…Шло время.
Коля с Таней оформили перенос обеденного перерыва. Кухонный кризис был преодолен. По утрам, вынужденно встречаясь, соседи неприветливо здоровались, кивнув или буркнув что-то. Дети, видя такое, прошмыгивали молчком, не поднимая глаз. Только бабка Нюра охотно заговаривала с Таней, правда, оглядываясь. Видно, нарушала запрет.
Знакомая, проживавшая раньше с Раисой в коммуналке, наставляла Таню при встрече:
– Она, бля, в покою не живет. У ей зуд гдей-то от покою. Так что, гляди…
Коля велел держаться подальше, на провокации не поддаваться. И не волноваться – нельзя, ребеночек зачался… Таня послушно молчала – Коля умный…
…Гармошка за стеной играла всё чаще. Раиса свирепела, и тогда Саша выходил на лавочку у подъезда. Наяривал допоздна, пока из окон не начинали орать.
Материальная ответственность Раисы касалась работы в гаражном кооперативе. Как член правления она отвечала за сохранность и расходование материалов по двум направлениям – контроль за сторожами на стройке и ревизионные мероприятия на складе.
Однажды во время рейда зашла в бытовку, где ужинали сторожа.
– Мужики, а что это у вас фонари со стороны дороги не горят? Смотрите в оба! И запись в журнале чтоб была!
– Смотрим, Раиса Ивановна. Мышка не проскочит. Так что не переживай. Садись-ка с нами, по соточке…
– Ни в коем случае! И вы – на посту… смотрите.
– Да ладно, по сотке – что с нами будет…
– Покупная или своя?
– Своя, своя, Раиса Ивановна! Не сомневайся, уважь стариков...
…Под селедку и варёную картошечку, за уважительным разговором (ты вот, молодец, Раиса Ивановна, ходишь, смотришь) она приняла три или четыре стопочки «своей», на меду и петушином помете… И крепко окосела. Вышла по малому делу из бытовки и, как потом сторожа говорили, «пропала с освещенного пространства, видно, домой отправилась…»
…Вышедший на звонок Саша обнаружил жену в странном виде. Брюки от спортивного костюма, в чём вышла из дому, отсутствовали. И кроссовки – тоже. Не добившись объяснений от жены относительно недостающей одежды, Саша провёл осмотр местности по ходу следования Раисы – от бытовки до дому. С поправками на неизбежные отклонения от маршрута… Так удалось обнаружить брюки и, метров через сто – кроссовки. В репейных зарослях…
…Проснувшись утром с чудовищным мраком в голове, она не помнила, как шла в репьях, через весь посёлок, как на частном секторе, хватая её за пятки, бежали и возмущенно взлаивали собаки, каждая в пределах своего участка… Как на этот лай прилипали к окнам люди: