– А ещё помнишь...
Лицо улыбается ярко, как раньше. Забыла о болячках. Как же: мой миленький пришёл, осенним дождичком... рано утречком...
Сердце моё.
* * *
Результат стал, по большей части, маловыразителен, блёкл, непродуктивен...
Больше занимает процесс.
* * *
Её бесконечное обожание, подумалось, плод моего воображения. Нездорового. Ленив, зануден, пафосные речи... Правда, обожание - из другой сферы, «чувствительной». Любовное поклонение, как бы. Но тогда и подавно: вредные привычки, отвратительный запах, скучный секс...
Врать она не умеет...
Пусть обожает, какой есть.
* * *
Варя в гостях. Много народу - дети, взрослые. Всё здесь ей внове, она возбуждена. Бегает, падает, вопит, хватает, вырывает...
– Варя, не бегай... Нельзя!
– Варенька, осторожно!
– Варя, подойди ко мне.
– Варюша, не надо...
– Варя, положи на место. Нельзя!
– Варя, хватать нельзя!
Варя на мгновенье замирает, гневно сводит брови, топает ногой:
– Зя, зя, зя, зя! – и убегает, прячется в прихожей.
* * *
– Ну, что вы... напротив. Обретя в моём лице преданную по гроб жизни... соратницу... готовую ежечасно... в порыве... до саморастворения... вы априори избавлены от сердечного недомогания и слабой эрекции. Навсегда! Представляете?
Такой ценой... Не сказать, чтоб совсем дура...
Извечное бабское вампирство.
* * *
– Объявляется посадка на скорый поезд номер тринадцать – «Москва – Тбилиси». Пассажиров просят...
...Их уже третий день просят. Грузин и русский. Не могут расстаться. Не хотят расставаться!
– Зачем плакать, генацвале? Петь будем! Давлиот! – булькает грузин бочонком. – Преломить хлеб, запить вином...
Подходил милиционер – преломить, запить...
– Мой дом – твой дом! У нас умеют лечить душу... Едем, генацвале!
Успели на ходу.
...Русский «выпал» в Орле. Грузин уехал...
Будь он русский – «выпали» бы вместе.
* * *
Самая читающая нация
– Витенька, простите её, голубчик! – тёща в мольбе о снисхождении к загулявшей дочери. – Вы сможете, вы – Обломов... Вот Веня (предыдущий зять) не простил бы. Он слишком... Штольц.
– Мамаша! Сколько раз просить – не ставьте сковороду на мою газету!
* * *
«Добро есть, братие, чтение книжное, паче же всякому хрестьянину, ибо сказано: блаженны вникающие в смысл (прочитанного), они всем сердцем его восприимут... Красота воину оружие, кораблю паруса, так и праведнику почитание книжное...»
Из «Изборника 1076 года» («Слово некоего калугера об чтении книг». Калугер – монах.)
Удивительно полно легли на душу эти строки.
* * *
«К. Симонов приезжал в Париж звать Бунина в СССР, готовил почву:
– Иван Алексеевич, я заказал кое-какие продукты для вас, их доставят самолётом.
...Стол ломился... Колбасы, копчёная севрюга, свежая осетрина, анчоусы, кетовая икра, паюсная, маринованные грибы, пышная кулебяка...
Социалистическая водка имела приятный вкус... Бунин – тонкий знаток – долго изучал этикетку, будто хотел вычитать из неё судьбу русского народа, покачал головой и налил соседям и себе.
– Передайте мне этого буржуазного предрассудка, – показал он на икру. – Соцколбаса, пожалуй, не хуже капколбасы.
Водку он называл «стахановкой» и сочинял стишки, где она рифмовалась с голодовкой, чертовкой и забастовкой.
Симонов вежливо улыбался.
(...) Бунин помолодел лет на двадцать, он сиял, все испытывали подъём, громко говорили и хохотали».
Ум-эль-Банин. Последний поединок Ивана Бунина.
Бунин не поехал...
Но! Как он, автор «Окаянных дней», непримиримый враг всему советскому, как он мог – под водочку с икоркой - мило застольничать с полномочным представителем ненавистного режима?
...Я взглянул в его больные, полные скорби и негодования, глаза и прочёл: пожил бы ты с моё на чужбине...
Не судите...
* * *
Исчезновение из дому ненужных вещей – старая мебель, облысевшая сапожная щётка, настольная лампа или полинявшая пижамная куртка, к чему привык за долгие годы, – стало восприниматься так болезненно, будто рвут от тела. Это уменьшает остаток.
А лежит – и я ещё почти целый.
* * *
Становишься старым – это когда начинаешь бояться вокзалов, врачей, звонков в дверь. Сторониться толп пассажиров, болельщиков. Избегать перемены мест.
Последнее – особенно.
* * *
Когда физически стар, и полная разруха, ни психологи, ни гастроэнтерологи уже ничего не могут. И тайский массаж, и женьшень – не помогают. Только жена найдёт средство. И не стоит назавтра, чуть полегчало, перед нею выпендриваться.
Если ещё сохранено мужское достоинство, хоть память о нём, не делай этого. Позаботься лучше о тёплом слове участия - у неё тоже что-нибудь да болит...
* * *
У Прилепина:
Читая книги, всё ещё мечтаю
И всё ещё уверен в том, что жизнь
И смерть между собою разрешатся
И я – один – останусь ни при чём.
Как верно выразил наиболее часто приходящую мысль... Отринул каноны, раздвинул границы и честно сформулировал исходное состояние.
* * *
Листья жёлтые над городом кружатся,
С тихим шорохом нам под ноги ложатся,
И от осени не спрятаться, не скрыться...
Тоска зелёная, рассказы серые, любовь... пасмурная. Фигня какая-то.
Вступлю-ка я в Орден куртуазных маньеристов. Украшусь татуировкой. Буду начинать утро как Степанцов: сонеты, рондели, баллады.
Было небо пронзительно сине.
пели иволги, розы цвели,
и игривое ваше бикини
вы неспешно с себя совлекли...
А что? Слабо? Посмотрим...
* * *
Встречаются два пенсионера. О чём говорить? Одному покой прописан, а другому – движение. Первый – филуменист с детства. Второй – фланёр по жизни.
При чём тут медицина?
* * *
Довлатов и Казаков. Равно близки мне, а разны во всём: литературно устроены по-разному. Один – ирония, лаконичность, ёр... как свойство натуры. Другой – тщательное описывание, ничего недосказанного, будто детям пишется. А тот, напротив, старикам: «...пожилые люди знают: уныние страшнее горя».
Вот здесь они равны. Уныние... Неодолимо оказалось.
* * *
«...узна ю ... деревья и камни, отвыкшие от людей, листва... шуршит под ногами. Я подбираю засохший сучок, держу его в руке и смотрю на него, сидя на пне и думая о своём; сучок... почти сгнил, у него такая трухлявая кора, мне делается его жалко.
...пустившись в путь, я не бросаю сучок, не швыряю его... но осторожно кладу его и гляжу на него с состраданием; и когда я смотрю на него в последний раз, перед тем как уйти, глаза у меня мокрые».
Кнут Гамсун
У тебя не встретишь подобных объяснений в любви к природе. Чёрствая душа, заскорузлая, не способна принять в себя пронзительную жалкость трухлявого сучка. Беден ты: асфальт, домищи, звон трамвая, преисподняя метро... «В суету городов и в потоки машин...»
Да... Бедный фланёр...
Но под фонарём на бульваре, подняв воротник плаща, всё еще ждёт та женщина...
* * *
Есть люди, у них конфликтность в крови. Как гемоглобин: если падает, они болеют, держится в норме – порядок. И сон, и аппетит... И чтобы быть в тонусе, им нужна постоянная подпитка – скандал, склока. Пихнуть кого, послать... Для них улыбнуться - проще удавиться. Мышцы лица атрофированы.
Замечено: генерация конфликтных растёт. Ареал – Россия...
Только не надо кивать на условия проживания. Не надо. Я, например, в тех же условиях. Но конфликт для меня – беда: ни читать не могу, ни писать... Одна мысль – может, я неправ был? может, стоило сдержаться, найти компромисс?..
* * *
Фанатка
Кубок чемпионов: «Манчестер Юнайтед» – «Челси».
Жена устраивается в кресле, въедливо изучает составы команд, поправляет расстановку игроков по-своему, и... начинается...