След от удара горел огнем. Соня прижимала к щеке замерзшую ладонь. И смотрела под ноги, на мокро-блестящую в тусклом свете фонарика мертвую траву.
Сбоку послышался глухой стук. Девочка, вздрогнув, проследила за метнувшимся на звук фонарным лучом.
– Эй, что с ним?!
Фонарик выхватил из темноты макушку ничком упавшего в траву добровольца. Один из мужчин приблизился и присел подле него на корточки. Не без усилий перевернул того на спину.
– Он вроде без сознания… – в голосе говорившего слышалось замешательство. – Но я не знаю, я не врач.
Упавшего похлопали по щекам. Попытались поднять ноги, как-то растормошить. Но тот не приходил в чувства.
– Слушай, Серег, давай его в больницу. Может что с сердцем.
– Что?! – это взвизгнула Алла Алексеевна. – Давайте как-нибудь может потом, а?! Мой ребенок…
– Мамаша, вы в своем уме? Нельзя же его здесь просто бросить.
«Им рядом с заводом становится то плохо, то еще что…» – вдруг снова вспомнились Соне вчерашние Женечкины слова.
– Мне не дотащить его одному. Честно говоря, я и сам неважно чувствую себя.
– Вы издеваетесь?! – оттолкнув Соню, Лизина мама ринулась к лежащему на траве мужчине.
Наклонилась и с остервенением принялась лупить того ладонями по щекам.
– Эй-эй! Вы что делаете?!
Оставшиеся добровольцы бросились к женщине. Обезумевшей.
Соня отвела взгляд от завязавшейся перепалки. Глаза сами собою нашли едва заметные в темноте трубы завода.
Она могла бы ведь и убежать. Где надобно искать Лизу она сообщила. Ей не было никакого резона возвращаться обратно – в жуткий, темный, ненормальный цех. Заросший странными, чужеродными для их города, да и вообще страны, растениями. Со стенами покрытыми вьюнком и плесенью…
«Господи…»
Соня отступила назад. Потом еще. Медленно. Шажок за шажком она стала пятиться прочь от завода. Орущие друг на друга взрослые того и не замечали.
Она поняла. Все поняла, наконец.
Еще шаг. Маленький. Острожный. Затем можно повернуться и дать резко деру.
Она поняла.
Буйная растительность за бетонным забором. Корни, побеги, торчащие из окон, выбившие стекла. Мох, расползшийся по Нининому лбу и щекам точно также, как расползся и по стенам цеха.
– А ты куда?! Стоять! – мать Лизы Аннинской, вырвавшись из рук оттаскивающего ее добровольца, бросилась к Соне.
Девочка в растерянности застыла, мыслями пребывая все еще с Нина Авериной – тогда, днем среди гаражей.
Длинные, выкрашенные в розовый, ногти вцепились в Сонину руку. Казалось, еще немного и они продырявят куртку. И синтепон полезет теперь и из рукавов.
– Ты уж точно пойдешь со мной! Паршивая дрянь! – она потащила ее к заводу с такой силой, что Соня едва не упала, не успевая переставлять ноги. – Если с моей дочерью хоть что-то случилось, я тебя прямо там убью, поняла?! Прямо там!
– Эй, успокойтесь!
– Алла Алексеевна, ну в самом же деле…
– Показывай, как вы туда пролезли!
После нескольких минут поисков, лучу фонарика все же удалось выцепить пробоину в заборе. Первым в нее полез доброволец – единственный оставшийся с ними мужчина, двое других решили нести третьего в больницу. В сознание он так и не пришел.
Следом за добровольцем на территорию завода пролезла Соня. И лишь последней из пробоины показалась Лизина мама.
Соня с тоской подумала о собственной. Она, наверняка, уже вернулась домой. Не находит себе места, перечитывает ее послание. Может она позвонила в милицию?
Едва Алла Алексеевна успела подняться на ноги, как вдруг резко согнулась пополам снова. Ее вывернуло. А потом еще и еще. Рвотные массы, хлеставшие из нее были так продолжительны и обильны, что Соне, успевшей отскочить на добрых два шага, все равно не удалось спасти от брызг резиновые сапоги.
«Для них действительно почти невозможно заставить себя к нему хотя бы приблизиться…»
Соня воровато оглянулась на дырку в заборе. Удастся ли ей проскользнуть?
– Веди! – разогнувшись, Лизина мама толкнула Соню вперед с такой силой, что та упала и с метр проскользила коленями по асфальту.
Боль едва не ослепила ее. Вчера после падения в цеху по коленям расползлись сине-фиолетовые кровоподтеки. Не оставалось и сомнений, что им предстоит почернеть.
– Что с вами?! Василий?!
Обернувшись, Соня сквозь радугу слез увидала, как единственный оставшийся доброволец, оседает на землю. Фонарик в его руке накренился. А потом выпал и покатился по асфальтированной дорожке.
Алла Алексеевна, вцепившаяся в рукав его куртки, предпринимала тщетные попытки поднять мужчину на ноги. Но с лица того спешно сбегала краска, а глаза закатились.
И это был последний Сонин шанс.
– Василий, очнитесь!
И не думая больше об осторожности, она ринулась прямиком к пробоине в бетонном заборе. Бежать, ей нужно скорее бежать. И пускай вокруг темно, пускай впереди пустошь, а затем гаражи. Пускай там будет даже Нина Аверина…
Но Лизина мама оказалась быстрее.
Краем глаза Соня успела увидеть, как на белую световую дорожку от фонаря брызнули крупные красные капли, когда лоб Василия разбился об бордюр тротуара. И подумала: «Словно кто-то бусы порвал».
3.
Сонины волосы были намотаны на кулак Аннинской, когда она вталкивала ее в железную дверь главного здания. Девочка вцепилась ногтями в запястье женщины, пыталась царапаться. Но все бестолку – та не ослабляла хватки.
Как только они оказались в цеху, как только Сониных ноздрей коснулся сладковатый, сырой запах, Лизина мама встала как вкопанная. Кожа на Сонином затылке натянулась сильнее, и девочка скривилась от боли. Луч фонарика, стиснутого в пальцах Аллы Алексеевны, лихорадочно заметался по темным силуэтам кустарников и деревьев. Соня не видела ее лица, но знала точно: глаза Аннинской вытаращены так же, как были вытаращены вчера и у них самих. Лицо быть может перекосила гримаса неверия, а быть может оно осталось таким же обезумевшим, каким было весь вечер.
– Что за чертовщина…
«Смешно» – не весело отметила Соня. Женщина точь-в-точь повторила слова собственной дочери.
Хватка на волосах ослабла, и Соня осторожно попыталась податься вперед. Лизина мама, девочка полагала, пребывала в совершеннейшем ступоре, раз позволила это.
«Может еще не поздно?»
Соня бегала глазами по сторонам, прикидывая сколько еще времени должно пройти прежде, чем вчерашнее повторится. Когда начнут гнуться к бетонному полу деревья, когда коридор примется удлиняться? Когда до двери, до которой не было сейчас и двух шагов, придется бежать с минуту?
Она так крепко о том задумалась, что и не сразу заметила, что волосы свободно рассыпались по плечам. Больше никто их не держал.
Она запоздало обернулась. Но не успела увидеть уже ничего, кроме падающего вниз круглого, светящегося глазка карманного фонаря.
Металлический «Дзанк!».
И цех погрузился во тьму.
С губ сорвалось сиплое: «Х-ха-а-а». На глаза навернулись слезы.
Это все? Она не выберется отсюда, как не выбралась накануне Лиза? Кто-то утащит ее вглубь цеха? А что потом? Что с ней сделают?
Соня подняла руки. Слепо зашарила ладонями с растопыренными пальцами по темноте.
Она поняла: то был конец.
Он вспомнила жмурки в начальной школе. Ей тогда завязали глаза, она водила. Размахивая руками в воздухе – точно так же, как и сейчас – она хваталась за пустоту. Это было неприятно. Даже немного страшно. Не видеть.