Но я даже не подозревал, насколько любопытное.
Здесь было два цвета – красный и черный. Растрескавшаяся черная равнина уходила к удивительно близкому горизонту. То там, то здесь тянулись вверх гладкие, зализанные ветром скалы из красного камня. Пахло серой. Сухой жаркий ветер наметал за порог пыль – черную и красную.
Темно-красным, багровым было и небо. Низкое, давящее. На облака это не было похоже, скорее на тугую пленку, натянутую метрах в ста над землей. Временами сквозь багровый полог проблескивали всполохи – будто в небесах кипела беззвучная гроза.
– Господи ты Боже мой! – вырвалось у меня.
Честно говоря, кроме как воззвать к гипотетически существующему Всевышнему, мне ничего и не оставалось. Нет, конечно, можно было бы еще грязно выругаться. Но не при женщине же…
– Я тоже иногда думаю, что это ад, – сказала Марта. Видимо, истолковала мой возглас чересчур буквально.
Я покосился на девушку. Она неотрывно смотрела в багровое небо. Облизнула губы – с красно-черной равнины дул тяжелый, иссушающий ветер. Таинственным шепотом сказала:
– Однажды я видела… мне кажется, что я видела. Что-то белое падало с неба. Что-то… будто большая белая птица…
– Или человек? – спросил я, уже догадываясь, что там она увидела – или придумала.
– У людей нет крыльев, – уклончиво ответила Марта.
– Ты не пошла, не посмотрела?
– Оно было очень большим. Раза в два больше человека. Я испугалась. – Она посмотрела на меня, усмехнулась: – Считают, что Земля-шестнадцать – вулканический мир. Сюда рекомендуют не ходить. Вообще никому. Даже функционалам. Те, кто уходил далеко, – обратно не возвращались.
Равнина за дверью ощутимо заколебалась. Вдали медленным, ленивым волдырем вспух и опал белый колеблющийся купол. По одной из красных скал пробежала трещина.
У нас в башне землетрясение не ощущалось – и это придавало происходящему еще большую жуть.
– Так здесь бывает… – Марта вдруг взяла меня за руку. – Сейчас еще…
Над равниной раскатился долгий протяжный вопль. Будто тысячи голосов слились в мучительной и безнадежной жалобе.
– Что это? – спросила Марта. – Вот что это?
Я сглотнул. Вопль затихал вдали. Чувствуя себя доктором Ватсоном, втюхивающим сэру Генри то, во что он сам не верит, я сказал:
– Вулканы иногда издают странные звуки…
Марта повернулась ко мне. Некоторое время мрачно смотрела мне в лицо. Сказала:
– Я смотрела русский фильм про собаку Баскервилей.
Я пожал плечами:
– Прости. Но я как-то не верю, что ты открыла дверь в преисподнюю, где падают с небес ангелы, а под землей вопят грешные души.
Несколько секунд Марта молчала.
А потом – улыбнулась и захлопнула дверь. Сказала:
– У тебя крепкие нервы. Почти все ведутся. Особенно если удастся подгадать под гейзер.
– Так что там на самом деле?
– Выжженная пустыня. Фумаролы. Гейзеры. Вулканы. Дышать очень тяжело. Один… – она помялась, – один ученый сказал, что когда-то вся наша Земля была такой. Но потом тучи развеялись, вулканы затихли. А вот тут почему-то этого не произошло. Мир ни для чего не годный. К тому же фонит.
– Чего?
– Фонит. Радиация. Как в Чернобыле.
– Сильная? – насторожился я. Марте все равно, она функционал, а вот мне…
– Не сильная. Не бойся. Если не жить там, не спать на земле, не дышать долго их воздухом – то нормально.
Не поддавшись на мрачный антураж Земли-шестнадцать, я, похоже, заработал у Марты какие-то призовые баллы. Во всяком случае, смотрела она на меня куда доброжелательнее. И даже спросила:
– Есть хочешь?
– Конечно.
– Хорошо. Сейчас подберу тебе одежду… – Она замялась, но все-таки продолжила: – Если хочешь, я приглашаю поужинать в Эльблонге.
– Не привык, чтобы меня приглашали женщины.
– И что же? – Как мне показалось, в ее голосе мелькнуло разочарование.
– Придется привыкать, – со вздохом сказал я.
5
Сходство города Эльблонга с Кимгимом не ограничивалось одной лишь фонетикой названия. Городок был еще и застроен домами в стиле «Центральная Европа, эпоха Возрождения и далее». В принципе таких городов полно – там, где их пощадил пресс Второй мировой, где не поработали немецкие пушки, русские «Катюши» или американские «Б-17». Но несмотря на все старания реставраторов, возраст зданий виден. Свернешь с туристической тропки – и наткнешься на облупившуюся штукатурку, осыпающуюся кладку, прогнившее дерево и выщербленный камень.
Здесь же, как и в Кимгиме, все было свежим. Живым. Новеньким. И брусчатка, и фахверковые строения в немецком стиле. Между двумя такими зданиями и была зажата башенка, в которой жила Марта, – со стороны Эльблонга она выглядела узеньким, в два окна трехэтажным домом. Как это водится, обычные люди к дому не присматривались – иначе кого-то мог бы насторожить яркий солнечный свет, прорывающийся в окно третьего этажа. Наверное, Марта оставила открытым окно со стороны Антика…
Мы с Мартой сидели в маленьком ресторанчике, в котором ее явно хорошо знали. Нас с улыбкой провели на второй этаж, где было-то всего пять-шесть столиков. Усадили за самый уютный – у выходящего на площадь окна, от остальных отгороженный увитой цветами деревянной решеткой.
Марта насмешливо посмотрела, как я изучаю меню на польском языке, и сама сделала заказ на двоих. Когда официант отошел, спросила:
– Непонятно?
– Слишком много похожих слов, – пробормотал я. – Поэтому и непонятно. Ты что заказала?
– Борщ. Тут очень хороший борщ. Свинину с яблоками. Салат из сельди. Выпить – зубровку.
– Ух ты. Давно хотел попробовать настоящей польской кухни, – сказал я. И, видимо, опять недооценил Марту – она иронически прищурилась.
– Хочешь чего-нибудь народного? Аутентичного? Хорошо. Сейчас закажу тебе на первое – чернину, на второе – фляки…
– Стоп! – Я поднял руки. – Я парень умный, я подвох чую за версту. Борщ – это замечательно! Я готов признать, что его и придумали в Польше.
– В Польше, – твердо сказала Марта.
Официант принес графинчик с прозрачной жидкостью, в которой плавала тонкая травинка.
– Это не ваша… зубровка, – сказала Марта с презрением. – Это настоящая. С травинкой!
Против правды не попрешь – вот и я не стал спорить. Тем более со спасительницей. Наверное, она была знакома с каким-то очень противным русским, иначе с чего бы такая непрерывная ирония и противопоставление?
Зубровка и впрямь была вкусной – мы молча выпили по рюмке. И борщ великолепный.
– Я утром в Харькове борщом завтракал, – сказал я, стараясь завязать непринужденный разговор. – Сегодня в Польше ужинаю. У меня день борща.
– На Украине вообще не умеют готовить борщ, – фыркнула Марта. – У нас переняли, только все равно – наш борщ лучше.
Несмотря на то что Украина и Россия давно уже не были единой страной, я почувствовал легкую обиду и покривил душой:
– Не знаю, не знаю. Украинский мне больше понравился!
– Это в тебе говорят русские колониальные комплексы, – сказала Марта уверенно. – Все непредвзятые люди знают, что в Польше борщ лучше. Ты селедку попробуй! Вкусная?
– Вкусная, – жуя знакомую с детства селедку, сказал я.
– У нас тут ловят. – Марта ткнула рукой в темноту, будто мимо окна плыл сейнер.
– Эльблонг на море?
– На Балтийском. А ты не знал?
– Ты знаешь, где расположен Урюпинск? – ответил я.
– Знаю. Город в Волгоградской области…
– А без способностей функционала?
Наконец-то у Марты кончился запас национальной гордости – и проснулось любопытство.
– Ты все забыл? Все способности потерял?
Я кивнул.
– А как же ты убил акушерку?
– Да так… – невнятно ответил я. – Не хочу об этом…
– Странный ты. – Марта закурила, протянула сигареты и мне. – Никогда таких не встречала…
– А ты знаешь многих функционалов?