Мама бросилась в школу, вызвала меня с урока и стала трясти за плечи, брызгая слезами и заикаясь от чувств: где взял? Скажи сейчас же! Какой позор! Отец позвонил, счастливый... машину выделили. Уважение и почёт. А сын -- вор!
Всё тело потеряло чувствительность. Еле шевеля одеревенелыми губами, я сказал, что сейчас пойдём домой, и там я всё объясню. Мама разрыдалась.
Я вошёл в класс, двинулся к своему месту, собрал портфель, обронил географичке: "У нас ЧП" и направился к двери.
Но бросил взгляд на заднюю парту.
Каким бы доверчивым дуралеем ни был Пугало, но чуйка у него сработала. Выражения его лица я не забуду никогда. А также то, что его могучие плечи, обтянутые старым свитером -- Пугало был единственным, кто не носил школьную форму ввиду отсутствия нужного размера -- угрожающе приподнялись.
До дома мама шла, подволакивая ногу и причитая, что новость убьёт отца, что он не перенесёт позора, что деды и бабки перевернутся в гробах. И ни одного слова о том, что происшествие можно скрыть не то что от отца, но и от милиции!
Я бормотал что-то утешительное, старался увести её подальше от школы, так как маме ничего не стоило ринуться к педагогам и Илье Николаевичу, начать прилюдные разборки с Вовкой.
А дома уяснил: деньги окажутся в милиции, Пугало -- там же. Отец захлестнёт -- это точно. Не потерпит ворья в доме. Для меня нет места в его душе, в ней только "рабочая честь и гордость советского человека". Однако рассказал маме всю историю. На что я надеялся, непонятно. На то, что дочь секретаря партийной организации, бывшая пионерская вожатая, простая и прямолинейная, как древко знамени, понимавшая звуки горна и тексты газеты "Правда" лучше, чем другого человека, поймёт своего ребёнка?
Она раскричалась, рванулась бежать назад, но присела у стола и попросила принести сердечные капли.
Я налил на кухне стакан воды. До сих пор помню, как взял из шкафчика пузырёк с прозрачной пахучей жидкостью. Но глаза не отрывались от стоявшей рядом бутылочки с жёлтой этикеткой и красной полосой -- средством для расширения зрачков. Маме два дня назад прописали очки, и, чтобы подобрать правильные диоптрии, она закапывала лекарство, о ядовитости которого я был неоднократно предупреждён. В бутылочке оказалось предостаточно капель...
Рука потянулась к бутылочке. Красная полоса пересекла бы на время тягостный разговор.
Мне просто нужно время, чтобы всё обдумать, переговорить с Вовкой.
Бутылочку с ядом лучше взять не голой рукой, к примеру, обернуть её кухонным полотенцем.
Мама немного приболеет, отвлечётся и успокоится.
Жидкости требуется перелить из одного флакона в другой. А потом пузырёк, на котором будут мои отпечатки -- как-никак я частенько давал маме лекарство, - снова заполнить сердечными каплями.
А после маму можно будет склонить на свою сторону. Она, конечно, согласится скрыть эту историю от отца... пожалеет меня -- Пугало и убить может.
Мама успокоится...
Однако всё произошло не так, как мне представлялось. Втиснувшись в угол между сервантом и телевизором, я в течение нескольких часов наблюдал за тем, как может забрать человека смерть. С судорогами, пеной из рта, со страшными хрипами и содранными о пол ногтями.
Через пять дней я шёл за гробом. Мне пришлось онеметь от ужаса -- таким, белым, как мел, с вытаращенными глазами и открытым безмолвным ртом - меня и нашёл отец. Версию следствия -- усопшая из-за капель видела всё размытым, нечётким и перепутала сослепу бутылочки - на все лады повторяли ильшетцы, вздыхая о превратностях судьбы. А ещё жалели меня...
Как и Пугало. Он подошёл ко мне, когда я через десять дней появился в школе, и сказал:
- Ты это... возьми чё-нить из схрона. Мать у тебя нормальная тётка... была...
Я скорбно опустил голову и прижал стиснутый кулак к груди.
Пугало неожиданно всхлипнул и тут же отошёл.
А через две недели заявил, чтобы я держал наготове весь оставшийся схрон. Он собрался "встать на лыжи" тотчас, как кончится первая четверть. Пока не на Дальний Восток, а немного ближе -- из Читинской области пришло покаянное письмо от его матери.
Я не был виноват ни в его смерти, ни в гибели интернатского придурка, который видел чертовщину.
А вот в инциденте с биологичкой -- да, поучаствовал. Но даже не советом, а пожеланием. Бедный Пугало не знал, как отвлечь меня от страданий по матери и прямо из кожи вон лез, устраивая одну школьную заваруху за другой.
***
Сознание слишком медленно возвращалось. Но и удар был чудовищным -- словно лбом о бетонный столб. Сперва я обрёл слух.
- Ээх... Серый, Серый... И что, никакой надежды? - спросил знакомый до жути голос.
- Ну... я читала об обратимости таких состояний, - ответила женщина. - Зря я позволила тебе посмотреть на него. Может, таблетку?..
- Всё своё ношу с собой, - попытался пошутить мужчина. - Ты это... Нельзя сказать: сделай, как для себя или родни, но... в общем, приложи усилия. Уход там, препараты. Если что нужно достать, только скажи.
Моё тело окаменело, а голову просто рвал бессильный и беззвучный крик:
- Уроды! Идиоты! Я в полном сознании! Слышу вас...
И уже вижу. Около изножии кровати стояли двое в белых халатах. Их лица медленно обретали черты. Лихой?! Но ведь ты же...
С неимоверным трудом я скосил глаза вправо. Труп на соседней койке расплавился, растёкся бурой массой, которая прямо кипела от шевеления опарышей. Из неё торчали жёлтые рёберные кости, а на том, что раньше было плоской больничной подушкой возвышался голый череп.
Сволочи! Мрази! Да уберите отсюда эту пропастину!
Мужчина, похожий на Лихого, шагнул вперёд.
- Ты что? Нельзя! - женщина уцепилась за рукав его халата.
Но он мягко отстранился, вытащил из кармана платок, подошёл к койке и вытер что-то тягучее с уголка моих губ.
- Серый, ну что ж ты так, друг? - сказал чуть ли не со слезой и быстро вышел, задев женщину плечом и бросив платок в угол. Наверное, в мусорное ведро.
Она последовала за ним, но обернулась.
Я узнал эти внимательные, серьёзные глаза... В них мог бы глядеть вечность. Если бы не некоторые обстоятельства...
***
Витька познакомился с Леной во время наших вступительных экзаменов в мед. Она сдавала в универ на исторический. Друг ухнул с головой в юношескую влюблённость, целыми днями где-то пропадал. Являлся за полночь, взбудораженный, голодный, жаждущий кого-то, кто бы выслушал -- ах, какая она! А что ему, он знал чёртову химию лучше нашей училки, имел пять баллов в аттестате.
Мне же последние два года в школе было не до учёбы: приходилось бороться с запойным отцом, которого давно бы попёрли с работы, если б не славное железнодорожное прошлое нашей семьи. Держали ради призрака рабочей династии да ещё меня -- выпускника, подававшего надежды. Сироты.
Лихой просто не мог не познакомить меня с Леной. И хоть внешне он со мной и рядом не стоял -- коренастый рыжий увалень, "метр с кепкой", но не побоялся. Я ведь слыл его лучшим другом, а Витькины родители не раз ставили в пример сыну моё благоразумие и самостоятельность. Кормили обедами и ужинами, приглашали заночевать во время приступов отцовой "болезни". Да что там, Лихой тоже считал меня своим братом.