— И еще дольше и еще меньше времени. Ты едва успеешь выкрикнуть свое имя. Не успеешь, продержу еще дольше.
— Ма…
— И еще дольше. А потом ты умрешь. И мне ничего не будет за это.
— Не увлекайся, — тревожно говорит Марфа.
— Почему мне не увлекаться? Ну, у тебя последний шанс, парень.
— Ма…
— Ну вот и все. Не успел.
— Семен! Семен, он же хотел сказать имя! — кричит Марфа.
— Ты думаешь? Да? Отпустить его? Ладно. Итак, давай, постарайся.
— Ма… Ма! Макс! Я Макс! Макс, не надо!
Семен отпускает руку и парень падает на подушку и плачет. Горестно, навзрыд, размазывая слезы.
— Марфа. Взгляни, — Семен берет футболку, тянет ее наверх, указывает на белую, худую спину. Под цепочкой выпирающих позвонков притаилось оно. Теперь, когда хозяин в смятении, проклятье смотрит прямо на них.
— Оно идеально… — шепчет Марфа с восторгом. — Идеально!
Глаза у нее становятся как стеклянные, она смотрит приоткрыв рот.
Макс начинает задыхаться. Его тело сотрясают судороги, зубы стучат.
— Оно растет… ты видишь, Семен⁈ Растет за счет хозяина…
— Марфа, сделай что-нибудь!
Но она не может отвести глаз, как опоенная.
— Ладно, — Семен достает из кармана пузырек живого солнца, оглядывается, стакана нет, да и пусть. Потом на языке останется ожег. Ничего, переживет. Он разжимает зубы Максиму и одним ловким движением вливает каплю элексира.
Миг и парень замирает, а потом судорожно втягивает воздух и выпрямляет ноги.
— Он умер! — шепчет Марфа.
— Да что с тобой, Марфа⁈ Он спит! Он вымотан и устал, живое солнце даст ему немного покоя. Может и тебе его выпить?
— Да… — шепчет она. — Только сперва посмотри, что у меня.
Они вернулись в кабинет, где сидели перед тем, как пойти к Максу. Марфа валится на кресло. Слабо машет рукой:
— Запри… двери.
Замки в них старинные, не меньше сотни лет. Семен поворачивает ключи и слушает тихие, точные щелчки в глубине, а затем достает старинные ключи — длинные, похожие на птиц.
— Как же так? — жалобно шепчет Марфа. — Я тоже проклята? Кем, почему?
Она пытается расстегнуть пуговицы, но пальцы не справляются и руки падают, будто плети.
— Ах, как я так ослабла! Его крик выбил меня из седла… я будто еще больше ослабла!
— Помочь тебе?
— Да…
Семен поднимает ее и укладывает на ковер. Под голову кладет подушечку с кресла. Марфа едва дышит. Он рассматривает ее блузку.
— Твои вещи… как будто бы не было этих ста лет! Этот дом очень подходит тебе, а твой наряд напоминает прошлое.
Он расстёгивает камею у горла, находит на спине длинный ряд пуговиц. Под верхней — нижняя рубашка, а еще ниже корсет.
— Марфа! Помнишь, как ты приветствовала новую моду, когда в двадцатые юбки укоротили до щиколоток? Ты же была последовательницей Поля Пуаре и проповедовала отказ от корсетов! Что на тебе надето теперь? Я будто снова раздеваю институтку в начале девятисотых!
Он переворачивает ее и кладет грудью себе на колени.
— Еще помнишь, как это делается? — усмехается она хрипло.
— Раньше это занимало уйму времени, — неспешно развязывая лямки говорит он. — долгая прелюдия, игра. Но часто тебя ждало разочарование под всеми этими вещами. Теперь же люди честнее. Ты сразу видишь тело, которое получишь — худая, толстая. Никаких загадок, лаконичность и прямота.
— А вот мне захотелось вернуть флер и таинственность былого. Там, в прошлом было хорошо.
— Человек… клубок из сожалений, грусти и тоски!
Он осторожно опускает корсет ниже, на бедра, переворачивает ее и кладет снова на спину. Спускает с плеч блузки, нижнюю, простую, и вышитую, верхнюю. Ниже, до самой талии. Марфа лежит перед ним, полуобнаженная, бессильная. Только теперь он видит, насколько ей плохо, раз уж она позволяет ему играть с собой, будто с куклой.
— Итак, посмотрим, — говорит он очень мягко.
Людям нужно немного нежности, когда они страдают. Он помнит, какая бывает нежность и прикладывает руку к ее груди.
— Расслабься.
Несколько мгновений и он чувствует его. Проклятье тут, около ее сердца, пульсирует, зреет.
Со вздохом он откидывается назад и упирается спиной в кресло.
— Ну, что там? — тихо шепчет она.
— Проклятье. Совершенное проклятье маеты. Оно прямо под сердцем и за ним.
— Ох… — она поворачивает голову и смотрит в стену.
— Марфа, как же ты не заметила? Как пропустила⁈
— Я не знаю… не знаю! — она тихо плачет.
Людям нужна нежность… Семен протягивает руку и сжимает ее голое плечо:
— Ничего. Теперь ты все исправишь. Снимешь проклятье. Если не сможешь сама, отвезу тебя к Елене.
— Синициной? — слабо шипит она. — К этой Ефросиньюшке поддельной? Нет уж!
— Ладно. Тогда Инфарит. Помочь тебе одеться?
Она смотрит на него:
— Обними меня, Семен. Обними как бывало, обнимал прежде! Мне так холодно сейчас…
— Ты же знаешь, Марфуша, я не смогу отдать тебе ничего, кроме того, что возьму! Со мной тебе станет еще холоднее!
— Ладно.
Она резко садится, стаскивает корсет через ноги, натягивает рубашки назад:
— Застегнешь?
— Да. Теперь заключим контракт. Не сегодня, потом. Когда ты придёшь в себя.
— Да, Семен. Это мне необходимо. Только включи пункт о поимке колдуна, который проклял меня, ладно? О поимке и наказании. Скажи Ра, чтоб добавила его. Не забудь!
— Честно сказать, я поблагодарю тебя за это. И плату я возьму символическую — другой услугой. Когда-нибудь позже.
— Значит это и для тебя важно? Спасибо, Семен! — она прижимает к груди руки и из глаз снова льются слезы.
Марфа всё не так поняла… снова.
Прохору он назначил встречу в центре, возле набережной.
— Спасибо, что приехал! — Семен уже ждет его на улице.
— Да брось! Что случилось?
— Мне нужен совет.
— Ладно.
Семен поворачивает и идет во двор ближайшего дома, через двор и дальше. Им открывается вид на замерзшую реку. На берегу, с их стороны, стоит водонапорная башня, стилизованная под мельницу. Семен достает ключ и открывает дверь.
— Что тут? — Прохор оглядывается с любопытством.
— Когда-то тут было кафе. Я забрал его в оплату за одну услугу и теперь это только моё.
Наверху, под крышей, круглая площадка, бар. Столики, кресла. Но самое ценное тут не обстановка, а вид, который открывается из широкого окна на реку, город за рекой и рощу, засыпанную снегом.
Семен внимательно следит за реакцией Прохора. Ее нет. Глянув мельком, тот садится лицом к Семену, спиной к окну и складывает руки на коленях.
— Тебя это не волнует, да? — Семен кивает за окно.
— Не понимаю. Что там должно вызвать реакцию?
— Но ведь это красиво?
— Красота природы не функциональна.
Семен вздыхает и достает из бара бутылку спирта. Ставит на стол два бокала.
— Выпьем! Будто мы друзья! — Прохор растягивает в улыбке губы, а глаза остаются прежними — две стеклянных пуговицы.
— Ты знаешь, кто я? — спрашивает Семен угрюмо.
— Ты — Семен.
— А до того? Вот кем был ты пока не стал Прохором?
— Я всегда был Прохором, но я понял, о чем ты говоришь. Ты не всегда был Семеном, ты — выхолощенная душа, как и я. Тебя перелили в сущность из живого света.
— Верно. Иногда я думаю, что у меня могли остаться чувства.
— Нет. Тебя очистили от этого.
— Но мне нравится спирт!
— Он согревает лучше всего. Все его любят у нас.
— И девушки.
— И они согревают тоже.
Семен поднимает бокал и пьет. Прохор следует его примеру.
— В прошлую встречу ты предостерег меня от увлечений людьми. Почему? Из-за старого Прохора, или из-за меня самого? Ты нашел во мне опасные признаки?
— Ты сам ничем не заслужил порицаний. А на старом Прохоре пятно и оно будет с ним вечно. Я говорил из-за него. «Ибо слабые увлекают в бездну легкостью пути».
— Но что заставило тебя думать об этом? — спрашивает Прохор и наливает еще по бокалу.