— Вы очень легко одеты, — сказали рядом и Семен произнес:
— Благодарю, я редко мерзну. Здравствуйте, Прохор.
— Ваше здоровье не может вызвать у меня беспокойства, но окружающие будут удивлены и встревожены вашим видом. Здесь, на севере, люди не привыкли оставлять в беде ближнего. Это принесет ненужные хлопоты.
Семен опустив голову, осмотрел свои тонкие ботинки:
— Вы правы. Я не подумал обо всем этом.
— Ничего страшного. Я приготовил для вас теплую куртку и пимы, как только московский хранитель сообщил о вашем прибытии и отсутствии багажа. Вещи в машине. Пойдемте, переоденетесь и расскажете, с какой целью старый хранитель Обдорска прибыл сюда снова.
Снаружи выл ветер. Ледяные порывы обжигали щеки, люди шли низко пригнув головы. Семен, перепрыгивая через сугробы, которые наметало на глазах, поспешил за Прохором.
В машине тот кивнул на заднее сидение. Синяя куртка на пуху, пимы и шапка.
— Спасибо. В мои времена тут ходили в малицах.
— С тех пор многое изменилось, Семен, хотя и сейчас многие предпочитают малицы, это удобно.
— Так не кажется, — пробормотал он.
Город за окном был всё такой же, по северному чистый, выбеленный снегом, промороженный до самого дна. Ветром доносило запах льда и снежной чистоты.
— С какой целью вы здесь? Вам нужна помощь?
— Мне нужно только посетить ваш музей. Моя помощница узнала про старые документы, которые у вас хранятся. К сожалению ей отказали предоставить из по сети и я приехал взглянуть лично. Вы отвезете меня и поможете увидеть всё, что я хочу найти?
— В какой музей, Семен? С кем говорила ваша помощница? Очень жаль, что так все вышло. Если б вы обратились ко мне, или нашему Семену, мы смогли бы вам помочь раньше.
— Их стало больше одного? Я про музеи.
— Да, город вырос. И похорошел.
— Тогда начнем с того музея, который я помню со времен моего служения. Его основал Иван Шемановский. Чутье подсказывает, документы скорее всего там.
Прохор кивнул:
— Я понял вас. Музей теперь в новом здании. Поедем, я покажу. А по дороге, если вы мне скажете, какие документы вас интересуют, я спрошу о них у кого-то из работников. Там теперь работают очень увлеченные люди, Семен, они продолжают дело Шемановского. Так что за документы вам нужны?
— Всего лишь старые церковные книги. Книги, из острога Рачительный. Вы слышали про такой?
Прохор отрицательно мотнул головой:
— Никогда.
Раньше обдорским музеем был деревянный дом с пятью окнами по фасаду, а теперь это большое здание со сложной архитектурой, в два этажа. Когда подъезжали, фасад здания был ярко освещен и из пятен света вырисовывались разноцветные буквы, которые складывались в слова.
Прохор положил телефон:
— Да, ваша помощница говорила с работниками этого музея. Для вас сейчас же приготовят документы. Идемте, я провожу.
Сперва они оказались в огромном зале, с синими стенами.
— «Время мамонтов», — вслух прочел Семен.
— Здесь хранится знаменитый мамонтенок Люба. Слышали про него?
Семен покачал головой:
— Мы не были знакомы. Во времена мамонтов меня ещё не существовало в этой форме, — он добавил подумав:
— Наверное никого из нас тогда еще не было?
— Вы хотите сказать, в то время мы существовали лишь как часть огромной вселенной, не выделенные из общего, как отдельные существа? Но вы не правы. В то время уже были люди, а значит существовали и стражи устава. К сожалению мне не приходилось встречать никого, кто застал те времена.
Семен промолчал и Прохор повел его к лестнице:
— Идемте. Документы вам принесут в отдельный кабинет.
На втором этаже им и правда уже приготовили отдельную комнатку и в ней связку старинных бумаг. Семен видел, что сотруднице до слез страшно за эти пожелтелые странички и она отдает их только подчиняясь приказу.
— Не волнуйтесь. Все будет хорошо, — улыбнулся он, и девушка нервно кивнула, и отошла.
Семен сел к столу и надел белые перчатки. Прохор кивнул — в перчатках не было никакой необходимости, руки стража не оставляют следов, но это был жест почтения и благодарности.
В свитке оказались разрозненные странички из разных церковных и ясачных книг. Они шли не по порядку, вразнобой. Ряды строк сухо повествовали об укладе давно ушедшей жизни, раскрывая её не хуже романа. В некоторых столбцах речь шла о сборе мягкой рухляди, как в то время называли пушнину, Семен отложил эти листки в сторону.
Подержал в руках таблицы с отчетами о продаже юколы. Кое-что вспомнил, поморщился.
— Что-то не так? — быстро спросил Прохор.
— Вы давно служите на севере?
— Совсем недавно, около пятидесяти лет всего.
— Тогда вы не знаете что такое юкола. Я прочитал о ней сейчас и вспомнил.
— Видимо воспоминания не очень приятные? А что это такое, Семен?
— Юкола, пища для собак, но часто и люди её ели. В те времена, знаете ли, все было совсем иначе, чем теперь… еда давалась гораздо сложнее. Многим приходилось выживать. Особенно в таком краю; про нас говорили: непашные земли.
— Юколу готовили из рыбы, изредка из мяса диких зверей, но чаще из рыбы. Её сушили, потом складывали в бураки, это такой туес из бересты… и вот, бураки отправляли в ямы, там внизу же мерзлота и в земле всё лучше храниться. А потом бураки извлекали, но часто юкола перегнивала, превращалась в жижу. Её всё равно ели, никто бы и не подумал выкинуть, люди были рады и такой пище. Знаете, когда теперь люди говорят о полезной и здоровой пище предков, это довольно смешно.
— М-да… я понял вашу гримасу. Я видел вещи подобные этой юколе. Ни один регион планеты не обошел голод и невзгоды. Что только люди не ели, чтобы выжить. К сожалению у них короткая память… иначе они понимали бы, что любой император из прошлого позавидовал бы обычным современным горожанам.
Семен кивнул. Сказать больше было нечего и он вернулся к записям. Таблицы, списки… он перевернул несколько листков. А вот и оно, то, ради чего он ехал в такую даль! Листки из переписной книги. В то время таких книг были единицы, писались они вручную, писарь, которому выпадала такая честь, всегда был духовного звания и приступал к письму исключительно помолясь. Книги украшались дорогим окладом. Теперь всё иначе. Любой идиот может писать что взбредет в голову.
Семен бережно коснулся страницы, грозившей рассыпаться в прах.
«четыре дворы, в них, четыре человеки, четыре обжи, соха в третью. А доход своеземцу восьм денег». Будто другой язык…
Он спустился ниже, к списку жителей. Имена давно умерших шли столбиком, в другой графе причины смерти. Лихорадка, утопление… Горбунова вдова пойдя по воду упала с мостков… имен было много и каждое — чья-то жизнь. От всех этих людей осталась лишь сухая строчка, которая исчезнет вместе с этой бумагой.
Семен пролистал весь список, в руках оставалась только еще одна, последняя страница. Внизу крошечное пятнышко, бумагу будто искоркой прожгли насквозь. Он перевернул её и и замер. Вот оно!
В самом низу, другой рукой было приписано: «Раб божий, Митя Гридин, отмучился десяти лет отроду. Покойся с миром, чистая душа и прости меня ради Бога!».
Рядом с надписью будто след обожженный. Сейчас, когда бумага вся уже почти разваливается в руках, а страницы покрыли многочисленные следы и желтизна, это ожеговый след едва видно, но в прежнее время он должен был выделяться.
Семен провел рукой над ним. До сих пор горячо.
— Это слеза ангела, — произнес Прохор и Семен поднял голову:
— Вы знали его?
Тот пожал плечами:
— Мне говорили: это ангел плакал над убиенной душей. Большего я не знаю.
Семен подумал, что Прохоры отличаются отсутствием любопытства. К чему им? Они стражи границ, их дело ловить и карать, следствие не их конек. Ну что ж. Вздохнув, он отодвинул бумаги:
— Благодарю. Я увидел все, что хотел. Не отвезете меня на вокзал? Мне нужно ехать дальше.
— Куда вы хотите отправиться?