Ее салон пользовался большой популярностью, его посещали все самые известные представители русских культурных кругов. «В Москве дом княгини Зинаиды Волконской, — вспоминал князь Вяземский, — был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества. Тут соединялись представители большого света, сановники и красавцы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты, дилетантами и любительницами представления Итальянских опер. Посреди артистов и во главе их стояла сама хозяйка дома… Помнится и слышится еще, как она, в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела Элегию его, положенную на музыку Геништою:
Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала в лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения».
Пушкин обращался к хозяйке:
В доме выступали талантливые великосветские любители — виолончелист граф Михаил Виельгорский, певица Екатерина Риччи и др., да и сама хозяйка обладала прекрасным голосом. «Поет как ангел», — говорил П. А. Вяземский. Концерты проходили «на сцене комнатного театра, чрезвычайно красивого, — отмечал князь Петр Шаликов в рецензии на один из концертных вечеров в декабре 1826 г. — Глаза мои, — продолжал он, — несколько раз прочитывали на фронтоне театра следующую справедливую надпись: „Ridendo dicere verum” (смеясь, говорить правду); а по бокам с одной стороны: „Molière” (французский драматург), с другой: „Cimarosa”» (итальянский композитор. — Авт.).
Но не только такие вечера происходили в этом доме. В Москве, скованной страхом после казни декабристов, многие старались забыть о жестоких наказаниях, постигших восставших. Только некоторые восприняли это как крушение всех надежд на поворот России от деспотизма к нормальному существованию, и в числе их был Петр Вяземский. Узнав о казни декабристов, он пишет: «При малейшей возможности, тотчас вырвался бы я из России надолго… Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена: мне в ней душно нестерпимо… Я не могу, не хочу жить спокойно на лобном месте, на сцене казни!..»
Соглядатаи сообщали, что в Москве «между дамами, две самые непримиримые и всегда готовые разрывать на части правительство, — княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг…».
Григорий Григорьевич Елисеев
Княгиня Зинаида 26 декабря 1826 г. открыто устроила у себя вечер, на котором приветствовала уезжавшую на каторгу к мужу Марию Николаевну Волконскую, написавшую об этом вечере: «В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской… она меня приняла с нежностью и добротой, которые остались мне памятны навсегда; окружила меня вниманием и заботами, полная любви и сострадания ко мне. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве, и несколько талантливых девиц московского общества; я была в восторге от чудного итальянского пения, а мысль, что я слышу его в последний раз, еще усиливала мой восторг. В дороге я простудилась и совершенно потеряла голос, а пели именно те вещи, которые я лучше всего знала; меня мучила невозможность принять участие в пении. Я говорила им: „Еще, еще, подумайте, ведь я никогда больше не услышу музыки”».
Через два года княгиня Зинаида уехала из России и поселилась в Риме, купив там виллу, в которой ныне британское посольство. В саду виллы автор был рад видеть скульптурные бюсты тех, кто был близок княгине Волконской.
В Москве в ее бывшем дворце на Тверской регулярно сдавались помещения: там находился пансион Э. Х. Репмана, Русский охотничий клуб, Московский коммерческий суд, Первая женская гимназия, инженерное училище, литературно-художественный кружок и др.