— Валя-Валентина, — сказал он тихо, стараясь придать голосу тот шутливый оттенок, который при необходимости помог бы ей продолжить начатую игру. — Я смешон, правда?
— Очень, — ответила она тотчас.
— Даже очень?!
— Еще бы! Вбили себе в голову, что я хочу окрутить вас…
— Да вы что! — он остановился и изумленно посмотрел на нее. Ответный взгляд ее был прям и ясен.
— Разве не так? Да танцуйте же, танцуйте! Не устраивайте сцен… Пусть я не нравлюсь вам, но я ведь хозяйка! Вы обязаны хоть для виду поухаживать за мной…
— Только для виду?
— Вы способны на большее?!
Она заводила его, и было не понять — для продолжения начатой ею игры или с цепким умыслом, на который способны женщины, которым решительно нечего терять, кроме опостылевшего одиночества. Но она была молода, красива и энергична, поэтому он не мог заподозрить ее в коварном умысле.
— Я не думаю, что в таких делах нужны особые способности.
— В каких делах? — она смотрела удивленно и настороженно.
— Я что-то сказал не так?
Музыка смолкла, и Валентина отошла от него. Василий выключил радиолу. Стало совсем тихо.
— Николай! — окликнула Валентина повеселевшим голосом. Он подошел и сел рядом. — Вы надолго… к нам?
— Нет, — ответил он и почему-то смущенно посмотрел на Марину. — Завтра уезжаю.
— Хотите — погадаю на дорогу?
— Вы серьезно?
— Вполне! Дайте руку… Ну, не бойтесь! Я не роковая женщина, хотя и цыганка… Какая рука! Интересно, скольких несчастных женщин она обнимала?
Он чуть было не отдернул руку.
— Вот… Ну хорошо, хорошо, пусть это будет нашей тайной! Все равно вы не любили их.
— Конечно! — засмеялась Марина. — Разве можно любить кого-то, кроме тебя!
— Меня? Нет, меня он не любит! Не смущайтесь, Николай. Вы не виноваты, что такой. Вы многое теряли и не замечали… — Она равнодушно выпустила его руку и повернулась к Василию.
— Васька! Выпьем, что ли, черт ты этакий! Садись, родная душа… Нет, правда, Марина! Посмотри — у нас с ним и руки одинаковые.
Николай чувствовал легкую обиду — совсем детскую и, можно сказать, смешную. Он не отрываясь смотрел на эту быстро меняющуюся женщину. Младший брат ухаживал за ней совершенно непринужденно, словно находился в собственном доме. И неожиданно Николай очень ясно увидел их удивительную схожесть. В чертах лица, в посадке головы. «Пьянею, — подумал он, — чертовщина какая-то!»
Да, она была похожа на Василия.
Домой возвращались в молчании. Марина держала братьев под руки и не поднимала головы. Казалось, она считает шаги.
Николай остался покурить на крыльце. Минуту спустя вышел и Василий, прислонился к плечу брата, навалившись грудью на перила.
— Она… правда цыганка? — спросил Николай, выпустив из пальцев докуренную сигарету.
— Правда. А что, Коль, не похожа?
— Да как тебе сказать…
Всходила маленькая сентябрьская луна. На соседской половине дома глухо бормотал телевизор.
— Как же она здесь оказалась?
— Долго рассказывать. В общем, мать свою здесь нашла. Я говорил тебе — цыганка у нас похоронена. Умерла при родах. Отец увез Валентину.
Николай дрожащими пальцами нащупал в кармане сигарету.
— Николай, Васюш! — мягко окликнула в приоткрытую дверь Марина. — Простудитесь!
Под утро, в мгновенном сне, он увидел маленький беленький домик, из которого он ушел — или только что, или давным-давно. Он знал, что в домике осталось самое дорогое — мать, братишка и еще кто-то, кого вроде бы и не должно быть. Он захотел вернуться. Но никак не мог одолеть открытого пространства — ноги не отрывались от земли.
Он проснулся в поту и долго прислушивался к биению сердца.
Марина была уже на кухне — в халате и тапочках. Он смутился под ее взглядом — доверчивым и открытым.
— Поспал бы еще! Всю ночь ведь ворочался.
Он подошел к окну и отодвинул короткую штору. Родное село просыпалось. Окна домов излучали свежий утренний свет.
Нахалка
Семён Иванович знал про эти места от Самойлова, прожившего здесь, на станции Ин, что ровно в ста километрах от Хабаровска, лет десять, если не больше. Они, заядлые рыболовы, подружились сразу и чем больше работали вместе — в одной небольшой строительной организации, — тем больше привязывались друг к другу. Редкий выходной проводили они дома, не на рыбалке, но где бы ни были, Самойлов не уставал тосковать по глубоководным заливам речки Ин, связанной через Урми и Тунгуску с Амуром. Рассказы Самойлова были зажигательны и красочны. Они-то и породили у Семена Ивановича желание самому отведать прелестей «карасиных» зорь.