— А! — взгляд Нахалки наконец прояснился. — Это тот, что по пьянке дубовую релку спалил?
— Ну! — прикрикнул на нее Чириков и покосился на Семена Ивановича, — Что болтаешь-то!
— А чего скрывать, раз было! Ты же сам рассказывал!
— Хватит, говорю! — Иван Алексеевич рассердился до малиновости в лице, отшвырнул вилку.
— Ну, засопел! — тетя Нурия обращалась к мужу, а сама укоризненно поглядывала на Нахалку. — Ты хоть при гостях сдерживайся…
— Ладно, мать, ладно! Все вы умеете себя вести, только болтаете много.
Семен Иванович не чувствовал себя неудобно, нет! Ему понравилось, что Чириков и в сердитости своей сдержан, что он как бы заступался за Самойлова и делал это по-мужски, без всякой рисовки. Семен Иванович испытывал приятное ощущение назревающей дружбы с этим человеком. «А Самойлов-то!» — весело подумал он и решил, что обязательно узнает эту историю с релкой.
— Кто это там?! — посунулась к окну тетя Нурия и тут же повернулась, лукаво взглянув на Нахалку. Нахалка тоже поглядела в окно и, как показалось Семену Ивановичу, слегка покраснела.
— Ну, иди, иди! Позови… — тетя Нурия автоматически стала переставлять тарелки, стараясь придать столу более организованный вид.
— Максим? — Чириков заскрипел стулом, поворачивая свое туловище. — Чего носом крутишь, заноза! Ну-к, зови иди!
— Тебе надо — зови!
Семен Иванович был еще в хорошем настроении, но уже чувствовал, что его немного тяготит появление еще не увиденного Максима: Почему? Бог его знает! Он поднялся, стал благодарить тетю Нурию за вкусный обед. Чириков смотрел на него растерянно. Потом перевел взгляд на Нахалку.
— Ну что! Поговорить с человеком не дала, испортила застолье.
— Наговоримся, Иван Алексеевич! — Семен Иванович мельком глянул в окно. Ничего не увидел. — Приду!
— Пива вот набрали…
— Ничего, не пропадет! Пейте… Макса надо отпустить…
— Ну ладно! Пойдем. Я тебе червей дам. Копал, а порыбалить все не удается.
— Вот человек! — ласково и одобряюще сказала тетя Нурия. — Выпил чуток — и все. Норму знает!
— Это он при нас такой! — не оборачиваясь, громко-возразила Нахалка. — А вообще, наверно, натуральный алкоголик!
Тетя Нурия оторопела. Потом смешно, неумело замахнулась на девушку.
— Чтоб у тя язык… Ну, чертова девка! Прям при человеке… Иди вон отсюда! Глаза б тебя не видели…
Нахалка засмеялась, вскочила, уронив стул, и кинулась на шею возмущенной тете Нурии. Та попятилась, будто стремясь освободиться от неприятных ей объятий, но Семен Иванович заметил, что лицо ее уже не было сердитым.
— Хватит, хватит! Срамница… С тобой… Ты, Семен Иванович, не обращай на нее внимания, она…
— Дура! — подсказала Нахалка, ухмыляясь. — Да, тетя Нурия, дура, да?!
— Да! Да! — не удержалась, заулыбалась хозяйка и обеими руками энергично щекотнула Нахалку. Та взвизгнула и отпрыгнула почти к окну.
Семен Иванович вышел на крыльцо. Чириков разговаривал с рослым парнем. Редко природа дает человеку такой мощный и привлекательный облик: тугие округлые плечи, раздваивающаяся широкая грудь, а главное — очень доброжелательное, чуть по-детски стеснительное, чуть обиженно-грустное светлое веснушчатое лицо.
— Здравствуйте! — Максим повернулся к Семену Ивановичу и первым протянул руку. Семен Иванович не испытывал особого восторга от этого знакомства. Он слегка отвернулся, независимыми движениями заправляя в брюки выбившуюся рубашку. В это же время он, против своей воли, старался взглянуть на себя со стороны, как бы сравниться с молодым человеком, из-за которого Нахалка бросила институт.
Чириков нагнулся и достал из-под крыльца большую жестяную банку. Накренил, сбивая в сторону землю.
— Живые… Ты уж извини, Семен Иванович… Бабы, сам знаешь!
Семен Иванович шел быстро и легко. Он не старался копаться в своей душе, но чувствовал какое-то возбуждение, смешанное с тихой печалью.
— Ну, вот. и я, Макс! — сказал он негромко. — Надоело тебе, да?
Собака даже не втянула язык — смотрела на чужого-человека спокойно, часто-часто подрагивая боками.
— Ладно… Домой, Макс?
Пес вскочил и метнулся вдоль берега.
Семен Иванович забрался в палатку и долго лежал на спине, в покое, грусти и сладком ощущении полной свободы, которая, он это — тоже с грустью — понимал, не давала ему ничего, кроме того же покоя. Шелестел листьями — совсем рядом, над самой головой — ветерок, устраивали возню на ветках птицы. Семен Иванович слышал все это отвлеченно, стараясь думать о предстоящей рыбалке, чтобы не думать ни о чем другом и не выглядеть перед самим собой смешным.