За рассветом, само собой случилось утро, засим, в крупный горох снегопада, заявился полдень. Косули, что лениво, напоказ пугались людей, радовались этому последнему снегу, как некогда превозносили первый. Вообще же, всяк живущий отдаёт от себя много внимания почину и завершению, а всё промеж делается как бы само собой, да тяп-ляп или со тщанием, — это уж кому на то какое разумение дано. Либо по совести, либо ей поперёк.
Ветер ходил по лесу, сбивая вязаные шапки птичьих гнёзд с ветвей на землю. То ли не жалел чужого труда, толь взывал к покорности, — всё одно выходило некрасиво, не по-людски.
Солнце с неодобрением поглядывало в его сторону, но не оставляло прибирать округу, заодно отыскался потерянный барабан дятла, и тот сразу принялся дробить дробно небеса. Не позабыло светило и про синиц, что непрестанно просили, то купаться, то пить. — натопило им побольше снегу для всех утех… Так и провозилось солнце до самого вечера, когда заря, по примеру братца рассвета, тщилась развлечься теми же ручьями теней, да только вот выходило хуже, нежели у него. И, обвалявшись в каприз, рассердившись, заря повела себя совершенно по-бабски: выставила солнце вон и заперла за ним дверь.
Одна радость — рассвет возьмёт от ночи своё, и поднявшись раньше прежнего ещё на чуток, примется за дело, и вновь забьют ручьи теней вдоль просек и поперёк косовых…
— И нет той силы, что остановит их?
— Будем надеяться, что нет…
Чёрно-белое кино
Фойе кинотеатра кипело очередью к кассе. Отец, зажав синие билетики в руке, заметно волновался, а матери всё не было.
Мимо нас ходили люди, и некоторые, завидев заветные билеты в руке отца, с надеждой спрашивали: «Лишний?!»
— Нет. — краснея играл желваками отец в ответ, а я спешил добавить, выкрикивая для убедительности каждое слово:
— Мы! Ждём! Маму!
Ибо мне казалось, что нас с папой могут не послушать, и вырвут билетики из рук, и убегут в охраняемый билетёром дверной проём, а мы останемся ни с чем.
— Ну… и где ты была? — проговорил отец кому-то в толпе, из-за чего я понял, что мама уже на подходе и он заметил её, приближающуюся к ступеням кинотеатра.
От мамы всегда хорошо пахло «Лесным ландышем», и вся она была наглаженная, чистенькая, аккуратная, в накрученных бигуди кудряшках.
— Ну, почему ты так опоздала? — добивался отец у жены, на что та, возмущённо тараща голубые глаза, отвечала:
— Как тебе не стыдно! Мы же договорились к шести!
— Нет! К половине!
— Я отлично помню, во сколько!
— Ну, как же… Да, что там… — махнул рукой отец. — В пустой след…
— Если так, то мы можем вовсе не идти! — нехорошо улыбаясь, негодовала мать…
А тем временем уже прозвенел третий звонок, и бОльшая часть зрительного зала была заполнена. Кто-то разнашивал скрипучее сидение, иные отвоёвывали у соседей подлокотники, прочие оглядывались по сторонам, выискивая знакомых, дабы обменяться улыбками.
Поджидая опоздавших, билетёрши стояли с безразличным видом, привалившись к дверному косяку, давали отдых натруженным, чёрным от типографской краски, рукам. Отрывать корешки входных билетов — то ещё удовольствие. От входа в фойе было хорошо видно кафе кинотеатра, где пара счастливчиков наспех соскребала алюминиевыми чайными ложечками со дна металлических креманок пломбир, политый лимонным ликёром. Оттуда же, из кафе, раздавалось уютное жужжание миксера «Воронеж», в огромных алюминиевых стаканах которого взбивали в пену молоко с вишнёвым сиропом.
Позабылось уже, — мирное ли жужжание или мой умоляющий взгляд тому виной, но возмущённые друг другом родители решили оставить скандал на потом. С оборванными мимо линии отрыва билетами мы поторопились занять свои места, и даже успели разыскать их, не отдавив многих ног в междурядье, покуда хрустальное семицветье огромной люстры под потолком не потухло насовсем.
На белом полотне экрана мелькали цветные кадры кинокартины, но мне отчего-то расхотелось следить за тем, что происходило там, с чужими незнакомыми людьми. Я искоса поглядывал на подобравшую губы в недовольной полуулыбке мать и заметно расстроенного отца, да грустил о том, что не удалось посмотреть ни минутки из чёрно-белого документального фильма, снятого отцом, что впервые крутили перед киносеансом в тот день. Хотя бы прощальные титры, совсем маленький хвостик, я был бы рад даже им.
Новая старая жизнь
Из детства, среди многих, затерявшихся во времени запахов, мне особо запомнился запах свежих… газет!