В темноте каретного сарая элегантное рессорное ландо бесшумно заходило ходуном. Мощные движения Адама Серра, который торопливо утолял страсть Флоры Бонхэм и свою собственную, сопровождались лишь приглушенными стонами девушки и громкими вздохами графа. Порой Адам что-то шептал на родном языке своей матери — удивительные слова, которые он до сих пор не шептал ни единой женщине. А Флора снова и снова, не в силах оторваться, исступленно целовала его.
Адам не смог бы объяснить, почему и чем она возбудила в нем такую страсть. Никогда прежде им не владело настолько исступленное вожделение. Он едва ли не терял сознание от наслаждения — и вместе с тем хотел, чтобы это чувство, нестерпимое в своей остроте, длилось, и длилось, и длилось бесконечно. Контроль над собой куда-то исчез, словно в горячке. Ритмичные движения Адама имели характер чего-то непроизвольного, едва ли не судорог. Только не останавливайся! Только-не-оста-навливайся!.. Каждый мах нижней части его тела будто колоколом отдавался под гулкими сводами черепа: дьявольская музыка под стать литании наслаждения. Казалось, вдох отныне опережал выдох. Упоение почти болезненно стиснуло веки Адама, будто зубастые дуги капкана, в который попалось удовольствие…
Быстрей и мощней, быстрей и энергичней — выше и выше по ступеням обоюдного наслаждения, до самых небес. И тут оба разом низринулись в сладостную пропасть. На несколько упоительных мгновений Адам почти замер, потом медленно полностью вышел из нее, чтобы тут же снова войти… и снова войти, и снова войти — с какой-то оголтелой яростью.
Все это время Флора двигалась ему навстречу с такой же бешеной энергией несказанного возбуждения. О, та «безуминка», которую она сразу же заприметила в глазах Адама, о многом говорила — и не обманула! Он бесподобен в дикости своей страсти!
Она испустила долгий томный вздох и, нежно поцеловав Адама, мурлыкающими звуками подтвердила свое удовлетворение. Выразить счастье более членораздельно не было ни сил, ни желания.
Теперь, когда миновала лихорадка первоначальной спешки, он имел досуг высвободить больше голого тела из кокона сложного наряда. Закончив хлопотную работу с крючками, пуговицами, шнурками и лентами, Адам надолго припал к соскам пышной обнажившейся груди, серебристо-белой в полумраке.
— А сейчас моя очередь, — шепнула Флора и занялась его сорочкой, ворот которой был сколот бриллиантовой брошью.
Как только мускулистая грудь молодого человека оголилась, проворные руки девушки стали медлительно-ласковыми, и Адам закрыл глаза от наслаждения, когда нежные подушечки ее пальцев неспешно загуляли вокруг его сосков. А потом он ощутил легкое шаловливое прикосновение горячего языка, который медленно путешествовал от его шеи ниже, ниже и ниже…
С чисто детским самозабвением, напрочь позабыв о времени и обстоятельствах, они предались совсем недетской игре взаимного неспешного ублажения. Они проказничали от души, пробовали разные позы и способы. Войдя в раж, Адам не знал удержу. Флора даже испугалась его неутомимости.
— Послушайте, — шепнула она, — вам совсем не обязательно быть таким… самоотверженным! — В ответ раздался чувственный смешок.
— Поверьте, мне это приятно! — сказал Адам и так энергично в очередной раз вошел в нее, что она полувскрикнула от наслаждения.
Но в конце концов молодой человек опомнился. Их отлучка из бальной залы шокирующе затянулась. Надо было возвращаться, и побыстрее. Поэтому он дал себе волю и больше не сдерживался. Одновременный оргазм на какое-то время оставил их бездыханными.
Флора ласково, но как-то очень по-хозяйски провела рукой по его влажному от пота лбу. В этом пустячном жесте Адаму невольно почудилось некое посягательство на его свободу — а быть чьей бы то ни было собственностью он не хотел!
— Вы чудесный! — нежно пробормотала девушка. — Мне кажется, я очень полюблю Монтану. Она ощутила, как он весь напрягся от этих слов.
— О, не пугайтесь! Этой фразой я хотела выразить свою благодарность — и ничего больше.
Блеснув в полутьме зубами, граф отозвался с иронической галантностью:
— Не стоит благодарности, мэм. Рад был доставить вам удовольствие, мэм. Я всегда полагал англичан людьми в высшей степени дружелюбными.
— На самом деле я наполовину американка. Как и вы.
Прямодушная особа. И не жеманничает. С ней приятно. Но пора и честь знать.
Адам чувствовал, что это последние минуты их близости.
Отстранившись от Флоры, он чмокнул ее в щеку и с сокрушенным вздохом произнес:
— Увы и ах! Пора возвращаться. Затем он сел рядом и принялся застегивать свою сорочку.
— Ах да, вам, наверное, понадобится платок. Вот, возьмите.
— Очень мило, что вы об этом подумали. Но я не в силах даже рукой двинуть. Давайте не так сразу, давайте немного отдохнем…
— Ну же, биа, будьте умницей, — мягко возразил он. На языке абсароков «биа» означало «дорогая». Это словечко он не раз шептал сегодня в самом пылу страсти. — Некогда нежиться — время поджимает.
Адам мигом привел в порядок свой вечерний костюм. Благо за годы молниеносных побед над женскими сердцами и тайных свиданий на скорую руку изрядно понаторел в искусстве проворно заметать следы. Более того, он и Флоре помог обрести подобающий вид: одернул подол платья, разгладил ленту и с терпеливой нежностью любящего отца поправил выбившийся локон.
Выйдя из глубины каретного сарая, молодые люди еще раз внимательно оглядели друг друга в свете полной луны. Вроде бы все в порядке. Но если по совести, то въедливый взгляд постороннего без труда определит, чем они занимались вдали от бальной залы…