Затем до него дошло, что он запросто разговаривает с этим страшненьким существом в балахончике из крысиных шкурок и в мышиных тапочках. Армандас вспомнил, как его мать боялась крыс, как она вскакивала на скамейку и визжала, если ей случалось увидеть в погребе крысу. Он зажмурился и затряс головой.
– Ты что, Арман? – раздался у него в ушах спокойный голос Эрвина.
– Вам, магам, хорошо, вы ко всему привыкли, – сказал он, открывая глаза, перед которыми по-прежнему стояла кикимора, ее сморщенное лицо-кулачок, жиденькие волосенки, острые уши, курносый нос и лягушачий рот. – А у меня просто голова не выдерживает, когда со мной разговаривает такое кошмарное создание… – Он запнулся и замолчал, потому что сообразил, что кикимора понимает каждое его слово.
– Ну почему кошмарное? – возразил Эрвин. – Она же просто красавица! – Его, конечно, занесло, но в нем заговорило то самое свойство, благодаря которому он сочинял приятелям такие замечательные любовные письма. – Ты посмотри, какие у нее чудные оранжевые глаза, а какие длинные ресницы!
– А все остальное? – Насчет глаз Армандас еще мог согласиться, но его трудно было заставить называть черное белым.
– А ты когда-нибудь видел… – Эрвин сделал едва заметную, но очень выразительную паузу, – других кикимор?
– Ты хочешь сказать, Эрвин, что другие кикиморы, – Армандас ужаснулся собственному предположению, – еще страшнее?!
– Арман… – укоризненно протянул тот. – Я хочу сказать, что другие кикиморы далеко не так красивы, как эта.
– Ладно, пусть так, – начал сдаваться Армандас. – Но эта ужасная одежка… она наверняка из крысы…
– Конечно, из крысы, – подтвердил Эрвин. – Это означает, что наша знакомая – отважная охотница. Думаешь, легко для существа ее размеров убить крысу? Это все равно, что для нас с тобой убить волка или кабана. Кроме того, крысы хитры и держатся стаями, а кикиморы, насколько мне известно, всегда охотятся в одиночку.
– Да, моя – отважная охотница! – Кикимора оживленно приподнялась на котомке Эрвина. – Моя всегда ест свежее мясо. Другие всю жизнь едят заячье дерьмо и ходят в одежде из листьев. Моя – не такая, моя носит красивую одежду. – Тонкими ручонками она оправила на себе балахончик из крысиных шкурок.
Армандас переводил взгляд с одного на другую, спрашивая себя, не сходит ли он с ума. Еще утром он прощался с родителями, с братьями и сестрами, еще утром его окружала нормальная, привычная жизнь. А теперь – эта кикимора, этот странный парень, так спокойно рассуждающий о ней… В городе, конечно, все вернется в привычное русло. Это все дорога…
– Эрвин, как твой палец? – вспомнил он. – Не нарывает?
– Нет. – Тот глянул на свою руку.
– Моя не хотела, – сказала с котомки кикимора. – Моя думала – это твоя ловушка.
– Я так и понял, – ответил ей Эрвин. – Мы по ночам спим, поэтому придется тебе полежать здесь до утра.
– Мою здесь не съедят? – спросила она, оглядываясь вокруг.
– Нет. Хищники боятся огня. Он улегся на землю у костра. Армандас бросил тревожный взгляд на его горло, оказавшееся в опасной близости с острейшими зубками кикиморы, но в конце концов решил, что если это не беспокоит Эрвина, знакомого с повадками кикимор, то ему самому тем более незачем беспокоиться. С этими мыслями он завернулся в одеяло и заснул.
Глава 2
Утром жизнь показалась Армандасу гораздо лучше. Ему нравилось все – и зеленый солнечный лес, и весело бегущий ручей, куда они с полусонным Эрвином спускались умываться, и бурая, гладко утоптанная лента дороги. Он начал привыкать даже к этой мерзкой кикиморе.
– Ты чего какой вялый? – спросил он Эрвина. – Если ты сейчас еле шевелишься, каким же ты будешь к вечеру?
– Разгуляюсь, – ответил тот. – Это потому, что я вчера потратил много магической силы.
– Вот на эту? – догадался Армандас, кивая на его пазуху, где дремала кикимора. – На ее ногу?
– Да, – нехотя признался Эрвин. – Сломанные кости заживают за две-три недели, а здесь этого нужно добиться за три дня, пока мы идем до города. Обычно маги так не делают. Они совмещают кости, делают начальное сращивание и обезболивание, а дальше перелом заживает сам. Быстрое заживление отнимает много сил, к тому же нас ему почти не учили.
– Но ведь ты же говорил заклинания! – вспомнил Армандас. – Разве это делают не они?
– Заклинания только помогают сосредоточиться на нужном действии и правильно выполнить его, – пояснил Эрвин. – Чтобы оно было выполнено, нужна сила мага.
– А что такое – сила мага?
– Это… – Эрвин замялся. – Это трудно объяснить тому, кто сам не маг.
– Ну уж попробуй как-нибудь, – обиженно попросил Армандас.
– Ладно. – Тот на мгновение задумался. – У тебя ведь есть кровь?
– Конечно.
– А теперь представь, что у тебя есть еще одна кровь, невидимая и очень тонкая, тоньше и легче воздуха. Но она есть.
– Представил, – после некоторой задержки ответил Армандас.
– Так вот, на выполнение магических действий у магов уходит эта кровь. Сила мага зависит от того, сколько у него этой крови и насколько искусно он ее тратит. Понимаешь, ее ведь можно лить зря. В академии нас учат умению правильно тратить эту кровь. Учили то есть…
– Значит, за любое, даже самое мелкое колдовство маг платит своей кровью?! – воскликнул Армандас.
– Да. Каждый из нас знает это, и каждый из нас выбирает, на что ее потратить. Что этого стоит.
– Но ведь так можно истратить всю свою кровь и умереть…
– Это восстанавливается, точно так же, как и обычная кровь. Через пару дней я приду в норму.
Армандас замолчал, обдумывая услышанное. Непонятные все-таки люди эти маги! Этот, например, отдал свою загадочную кровь какой-то паршивой кикиморе, а теперь едва перебирает ногами и язык у него не ворочается. А он, Армандас, любил поговорить, он вырос в семье, где всегда находилось с кем перекинуться словечком.