Самое скорое - комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции...
Кое-как додолбив вахту, я поспешил к Вадиму. Он уже пришел в себя и выглядел вполне прилично. В его однокомнатной квартире царил идеальный порядок, на столе алели оранжерейные тюльпаны, в хрустальном блюде размером со средний тазик горкой лежали фрукты. Вадим просматривал последние новости.
- Садись, - сказал он. - Все как сговорились. То цветочки притащат, то вон плоды. Будто сам не могу сходить.
- Как себя чувствуешь? - осторожно спросил я.
- Как после наркоза. Голова тяжеловатая. Не привык к снотворному.
- Но вообще-то в форме?
- Вполне. Ты по поводу Аркадия Семеновича?
- Не только... Ведь укол-то тебе сделал я.
Вадим без всякого удивления, очень даже спокойно посмотрел мне в глаза.
- Зачем?
- Очевидно, чтобы ты не присутствовал на эксперименте.
- Очевидно? Ничего не понимаю.
Мои заключения он выслушал внимательно, не перебивая.
- Похоже на правду, - сказал Вадим, когда я закончил.
Он вдруг бодренько выскочил из кресла и прошелся по пружинящему ковру.
Остановившись перед фруктами, он приценился, выбрал огромное румяное яблоко и хрустко откусил. Мне страшно захотелось яблока.
- Угощайся, - предложил Вадим, - а то пропадут.
Он был тысячу раз прав. Не пропадать же добру.
Между тем, Вадим расхаживал по комнате, спортивный, собранный, готовый к действию, изредка хмурился, а я наблюдал за ним и машинально хрупал яблоко за яблоком.
- Я думаю, надо с ним связаться, - сказал он наконец. - Надо его предупредить, что человеческий мозг слаб и что на станции уже имеются жертвы. Если он и дальше хочет испытывать наслаждение от общения с нами, то пусть побережет клиентов, а то никого не останется. Нам нужно потянуть время до приезда комиссии. На Пономарева надежда маленькая. Как ты полагаешь?
- Что ж, рискнем, - согласился я. - Но это очень опасно. Уж до чего Ильин сильный психогигиенист, а и то не выдержал.
- Потому и не выдержал, что шел в открытую, - Вадим усмехнулся. - Мы подсунем Черу туповатого клиента, которому плохо и который все время хнычет о помощи.
Туповатого клиента? Который все время хнычет о помощи? Все время. Господи, как я до этого сам не додумался?
- Ты предлагаешь запись?
- Почему бы и нет?
- А сможем? - усомнился я.
- Надо, - уверенно сказал Вадим.
- Нет слов, - я развел руками.
- Просто я вовремя вспомнил свою тяжелую голову.
Этим он как бы даже благодарил меня за ночной визит. Ну что тут скажешь?..
Сразу от входа бросилась в глаза распахнутая дверца аптечки. Уходя, я ее, помнится, закрывал.
На кухне загремела посуда.
Прикрыв аптечный шкаф, я прошел на свою половину и здесь на письменном столе обнаружил злосчастную коробку с мединалом. Рядом лежал пневмопистолет. В коридоре послышались легкие Таины шаги.
- Это глупо, - крикнул я.
Хлопнула дверь. Вот чего мне сейчас не хватало, так это женских капризов. Нет, это надо было пресекать и немедленно. Я направился к Тае.
Она лежала на кровати, отвернувшись к переборке, и никак не отреагировала на мое появление.
- Ты, конечно, уверена, что я это сделал нарочно, - сказал я, плюхаясь в пискнувшее кресло. - А теперь подумай, зачем мне это нужно? Лично мне? Прежде всего - об эксперименте я узнал только сегодня. Далее - Вадим мне симпатичен, как человек. И, наконец, к чему так рисковать? Ведь Вадим мог проснуться, зашуметь. Вот и ты видела, что ночью я шарил в аптечке. Но я-то ничего этого не помню.
- Не валяй дурака, - глухо произнесла Тая.
- Ты - злобный ревнивец.
Такого оборота я, признаться, не ожидал и, не сдержавшись, глуповато хихикнул.
- Ну и что же, что он маленький, - тихо сказала Тая. - Я ведь все равно ниже его. Он очень хороший. А ты - страшный эгоист.
Слушать ее было не то что неприятно, но как-то даже больно. Чувствовалось, что она целый день думала, какой эгоист я и какой хороший человек Вадим Коржиков.
Очень обидно было ее слушать.
- В свое время мы, кажется, договорились сначала понять, а уж потом судить, - сказал я удрученно. - Ты меня даже не хочешь понять.
Тая резко села и уставилась на меня, как на чучело.
- А что тут понимать? Ты мне все время врешь. Да если бы Вадим не... заболел, Аркадий Семенович был бы здоров. Зачем ты ему позволил подключиться к ВИБРу? Ты же прекрасно знал, чем это может закончиться. Что ты тут все время врешь?
- Ты можешь выслушать спокойно? - рявкнул я.
Она сразу нахохлилась. Затаилась.
- Тогда слушай, - продолжал я уже спокойно, задавив в себе внезапную вспышку ярости.
И рассказал о том, что случилось, присовокупив сюда свои выводы.
- А ты не ходил к Аркадию Семеновичу? - спросила Тая упавшим голосом.
- К нему не пускают.
- О боже, какая я дура. Мой бедненький суслик. Иди ко мне...
Было раннее утро. Я проснулся от того, что Тая осторожно перебиралась через меня.
- Не смотри, - попросила она, целуя мою колючую физиономию. - Спи. Мне сегодня пораньше.
Я закрыл глаза и слушал, как Тая, одеваясь, легко бегает по комнате. Тапки она игнорировала. Как-то незаметно я заснул, но, кажется, ненадолго. Разбудило меня острое чувство тревоги. Это было похоже на сигнал о помощи, как будто очень далекая труба печально выводила грустную безнадежную мелодию...
Постовая уже была забита до отказа, а люди все прибывали и прибывали, теснясь в коридоре. Я кое-как протолкался к рабочему месту и узрел пульт и ВИБР в плачевном состоянии. Под ногами неприятно хрустели осколки оргстекла. Кроме того, я обнаружил и орудие разбоя - небольшой, но увесистый блок стабилизатора (БС), очевидно позаимствованный из ЗИПа и помещенный кем-то на пультовую клавиатуру. Но не это было главное. Рядом, закрыв лицо руками, стояла Тая, плечи ее вздрагивали. Вокруг нее образовался пустой полукруг, и в этом полукруге, на полу, хищно свернулось выдранное с корнем из гнезда "щупальце" с присосками. И еще сильно воняло горелой изоляцией. По всей видимости, Тая включила аппаратуру и лишь затем принялась ее крушить, чем вызвала короткое замыкание.
- Дорогу, товарищи, - раздался напряженный голос Пономарева.
Он обогнул меня и остановился напротив Таи.
- Кто позволил? - спросил он свистящим шепотом. - Вы представляете себе, что натворили?
Пономарев на глазах побагровел и резко кинул в пространство:
- Как она сюда попала?
В полной тишине кто-то весело и нахально сказал:
- Так ведь это же Тая Добрынина.
- Добрынина? Ах, да. Это меняет дело. Ну и что, что Добрынина?
- Она дорабатывала ВИБР, - скучно объяснили рядом.
Нездоровый румянец с Пономарева спал.
- Так, так, дорабатывала, - протянул он, что-то соображая. - Значит, аппаратура неучтенная?
- Значит, неучтенная, - согласился все тот же скучный голос (я узнал Гусейнова).
- Пульт учтенный, но он пострадал мало.
- Безобразие, - сказал Пономарев, как сказал бы на его месте всякий уважающий себя администратор. - Форменное безобразие. Более того хулиганство. На вас, Долгорукова, я подготовлю приказ по станции. И чтоб к приезду комиссии аппаратура функционировала! Вот так.
Он удалился, перед ним нехотя расступались.
- А ведь до смены еще двадцать минут, - вдруг громко сказал Гусейнов.
- Ну и что?
Вопрос повис в воздухе, но тут же кто-то неуверенно произнес:
- Действительно, странно. Сигнала общего сбора вроде бы не было.
И тут все разом зашумели. Выяснилось, что сюда, в постовую, ноги каждого принесли сами. Да, да, сразу после того, как прозвучала труба. Откуда бы ей здесь взяться?..
Постепенно люди разошлись.
- Ну, ты чего же, Долгорукова, наделала? - Я уже безнадежно опаздывал на вахту, но оставлять Таю в таком состоянии не мог.
- Перестань повторять чужие глупости, - устало сказала она. - Я не думала, что сюда набежит столько народу.