В охотниках наверняка числятся не только Алмазный спецназ и та фирма, на которую работает Стробач. Прошло достаточно времени, чтобы известия о падении самолета и о том, что некто пока не установленный скрылся с двумя килограммами алмазов, широко распространились в узких кругах. Заведения вроде алмазных приисков всегда набиты чужой агентурой: экономический шпионаж временами бывает крупнее «классического», озабоченного чертежами новых ракет, военными аэродромами и тому подобным. И персонал прииска, и Алмазный спецназ, и его служба безопасности набраны не из ангелов, а из живых людей — а людям бывают свойственны самые разные пороки, среди которых одним из главных можно считать златолюбие. К тому же дело происходит в Африке, где коррупции, мягко скажем, чуточку побольше, чем в какой-нибудь благонравной Швейцарии. Теоретически рассуждая, даже прилежные и безукоризненные господин Абди и господин Лабранш могут с той же методичностью и старанием, с каким возятся с алмазами, сливать информацию на сторону. Вряд ли жалованье у них такое уж заоблачное — да вдобавок сплошь и рядом и люди с заоблачным жалованьем считают, что не грех бы и подработать на стороне. Так что следует заранее считать, что охотников немало, и, как полагается в таких случаях, шарахаться от каждого куста…
Мазур фыркнул — вспомнил, как на одной вечеринке Лаврик травил стопроцентно достоверные байки из истории разведки. Двести с лишним лет назад датский посланник в Стамбуле (между прочим, настоящий барон) мало того, что снабжал секретной информацией родную державу, как и положено было дельному дипломату в те времена, когда дипломаты поголовно были еще и шпионами — продавал добытые секреты (и не только турецкие) еще и всем без исключения европейским разведкам, работавшим в Стамбуле. Лаврик рассказывал еще, что во время войны 1812 года оборотистый барон проявил высший пилотаж — снабжал секретной информацией и русских, и французов, причем важной, толковой, серьезной. Что, безусловно…
Та-ак!
Мазур стал притормаживать. Слева на обочине широкой пыльной дороги, с обеих сторон окаймленной редкими пальмами и обширными болотами, стоял размалеванный в камуфляжные цвета «лендровер», а рядом — трое аборигенов в камуфляже, берцах, с синими погонами и в синих беретах. Двое — с германскими штурмовыми винтовками с примкнутыми штыками, третий — со здоровенной револьверной кобурой на пузе. Еще издали, завидев Мазура, один из солдат шагнул на дорогу и недвусмысленно, на манер шлагбаума вытянул поперек винтовку. Пришлось затормозить.
Вот в такие минуты мозг и начинает работать со скоростью хорошего компьютера. Может, это обычный патруль сиволапой пехоты, каких немало болтается в подобных районах, где не так уж и далеко гоняют очередных партизан. А может, и замаскированные охотнички. Минус: он один, а их трое. А ему, увы, не сорок и даже не пятьдесят. Плюс: ему еще не семьдесят. Еще плюс: пейзаж таков, что сразу видно: засаде просто было бы негде укрыться… ну, разве что засесть в болоте с аквалангами и перископами, но от местных не стоит ожидать такой технической изощренности. Еще плюс: дорога в оба конца пуста, как лунная поверхность, так что в случае чего никаких свидетелей не будет. Итог вычислений: один-единственный минус (к тому же довольно бледненький) и целых три плюса. Приятная пропорция, предоставляющая немалые шансы…
Уже просчитав возможное жесткое развитие событий, Мазур умышленно остановил машину на противоположной стороне дороги — с этого места все трое были у него как на ладони. Ремешок кобуры отстегнут, патрон в стволе, пистолет снят с предохранителя — как и лежащий на пассажирском сиденье стволом к окну автомат.
В подобных ситуациях следует вести себя барственно. Опустив стекло левой дверцы, откинувшись на подголовник, уставился на троицу надменно, свысока. Он нарочно остановился не напротив «лендровера», а не доезжая пару метров. Чтобы их главный, когда пойдет к нему, не заслонял своих обормотов от возможного огня.
А он пойдет. Будь на месте Мазура брат-абориген на раздолбанной таратайке, патрульные наверняка давно бы уже орали, чтобы вытряхнул свою задницу из машины и встал перед ними, как лист перед травой. Но, во-первых, машина у Мазура была новенькая и весьма недешевая, а во-вторых, он был белым. Это уже требовало совершенно другого стиля поведения.
Так и есть. Они переглянулись, такое впечатление, мысленно почесали в затылках, потом тот, с револьвером, как и ожидалось, пошел к Мазуру через дорогу — правда, не кинулся все же на полусогнутых, а шагал в явных попытках соблюсти некое собственное достоинство: мол, пусть там и белый в хорошей машине, но армия есть армия, аристократия Африки. Ну да, судя по беретам, погонам, кокардам и полному отсутствию шевронов-нашивок — самая сиволапая пехота, никоим образом не гвардейская. Впрочем, господ гвардейцев и не стали бы выпихивать на патрулирование дорог в глуши, они народ гордый. На погонах нечто вроде не особенно и презентабельного серебряного трилистника — ага, капрал…
Мазур молча ждал, взирая крайние надменно. Капрал склонился, заглянул в машину, моментально зацепился взглядом за автомат.
Нахмурился, правая рука опустилась вниз — нет, револьвера он не достал, но явно держал руку на кобуре: что ж, вполне разумная предусмотрительность. Правда, своим солдатам он ничего не крикнул, они стояли с винтовками наперевес, но в Мазура не целились — идеальные мишени, если кто понимает…
Капрал с неприязненным лицом что-то коротко пролаял. Знать бы еще что. Мазур сказал, лениво растягивая слова:
— Не понимаю. Может быть, по-английски говорите?
— Откуда оружие? — спросил по-английски капрал.
— Из арсенала, — сказал Мазур.
— У нас в арсеналах таких нету, — настороженно сказал капрал. — Я закончил сержантскую школу, все системы знаю…
Сметливый парнишка, великодушно отметил Мазур. И сказал небрежно:
— Это в ваших арсеналах нет. А в наших найдется много такого, о чем вам в сержантской школе и не рассказывали.
— Это где? — с некоторым любопытством спросил капрал.
Мазур извлек свое роскошное адмиральское удостоверение, как самое полезное в данной ситуации, поиграл им, не раскрывая, потом распахнул и снизошел до того, что вытянул руку с ксивой в сторону капрала, полагая, что уж читать-то в сержантской школе наверняка учат. Капрал вытянул шею, прищурился, вчитываясь издали. Кинул взгляд куда-то через плечо Мазура, и на его лице явственно отразилось разочарование. Ход его мыслей Мазур прекрасно понял: чтобы не напрягать глаза, капрал охотно подошел бы к машине со стороны Мазура — вот только Мазур нарочно остановился вплотную к пальме, так что ни сам не мог открыть свою дверцу, ни подойти к нему не было возможности. Проделано это было с практическими целями — чтобы все трое так и остались по одну сторону от него. Как правильным мишеням на обычном стрельбище и положено…
Зрение у капрала, надо полагать, было хорошее — он, по лицу видно, удостоверение прочитал, и в лице у него что-то явственно изменилось, появилось интернациональное, свойственное всем военным без исключения, в какой бы точке глобуса ни обитали, почтение сержанта перед генералом (ну, в данном случае, адмиралом, но разницы никакой).
— Полагаю, этого достаточно? — холодно спросил Мазур, пряча удостоверение в карман.
— Конечно, сэр, — сказал сержант надлежащим тоном. — Потом спросил чуть удивленно: — Что же вы ездите в одиночку? Места тут беспокойные, бывает опасно…
Руку с кобуры он убрал уже давно.
— Служба, — сказал Мазур. — Вы человек военный, должны понимать.
— А что за служба? — не сдержавшись, из чистого любопытства выпалил капрал, тут же опомнился, понурился.
— Вас что, не учили в сержантской школе, что такое военная тайна? — ледяным тоном осведомился Мазур.
— Учили… — таращась в землю, убитым тоном сообщил капрал.
— Давно служите?
— После школы — два с половиной года, — прилежно доложил капрал с таким видом, словно надеялся, что все обойдется.