Он узнал о ней благодаря голосу. По прошествии времени, закрыв глаза, он мог точь-в-точь воспроизвести его в памяти: в меру высокий и звонкий, чтобы принадлежать хрупкой девушке, в меру низкий и устойчивый, чтобы звучать уверенно. Ему представлялось, что когда она говорила, ее слова, подобно глотку горячего молока, обволакивали горло. Но чем дальше бежало время, тем больше что-то в ней менялось. От злости тембр становился слишком громким, твердым – как будто она кидалась камнями; от плача превращался в визг, словно горло было стеклянным, а слова – гвоздями, которые его царапали. Все чаще ему приходилось обращаться к памяти, чтобы вспомнить ее настоящий голос. В голове, как в заевшем пленку проигрывателе, звучала одна фраза – та, что она сказала при первой встрече с ним:
– Извините, если помешала. Я могу присесть?
Он перестал играть, бросил на нее обжигающий взгляд. Она приняла это за приглашение – и присела на самый краешек скамьи, словно предупреждала, что здесь ненадолго.
– Вы здорово поете! – снова она заговорила первой. А он в ответ просто улыбнулся. Ему не хотелось говорить. – Не против, если я посижу тут с вами?
– Нет… Я даже рад, что в незнакомом мне городе нашелся хоть один человек, который готов составить мне компанию, – негромко произнес он.
– И как вы очутились здесь? С гитарой наперевес? Вы вроде современного трубадура? Тогда я – принцесса. – Она хихикнула и забавно сморщила нос.
– Это невеселая история. Может, когда-нибудь я вам расскажу ее.
– А вдруг это «когда-нибудь» не наступит? Вдруг это наша единственная встреча?
Он поджал нижнюю губу. Задумался.
– Что ж, тогда мне и вовсе не стоит изливать свою душу человеку, которого я вижу в первый и последний раз.
– То есть вы не хотите тратить на меня свое драгоценное время? Или думаете, что у вас от разговоров язык отсохнет? –В ее словах появились льдинки, и от этих воображаемых льдинок его кожа покрылась настоящими мурашками.
– Хамство не ваш конек – для этого у вас слишком мягкий тембр голоса, – подметил он, и собеседница тотчас оттаяла:
– А из вас никчемный шифровальщик. Едва взглянув на вас и ваши вещи, я могу предположить, что с вами произошло.
– Любопытно послушать вашу теорию.
Она пристально посмотрела на него, как подобает сыщице. Кашлянула и сделала паузу – выдерживала интригу. И только когда все ритуалы были соблюдены, заговорила:
– Вы попали сюда на автобусе, пропустив свою остановку. Вы ведь ехали на автобусе? Электрички всегда останавливаются на положенных станциях, а автобусы могут проехать мимо остановки. И вот, пропустив нужную, вы вышли на конечной остановке – и очутились здесь. Денег на обратный билет при себе не оказалось, из чего можно сделать вывод, что вы ехали домой. Согласитесь, неразумно отправляться в путешествие с пустыми карманами. Чтобы попасть домой, вы решили собрать деньги, побыв уличным музыкантом. И, кажется, вам удалось заработать немалую сумму.
Она кивнула на кепку, полную монет и мелких банкнот, которая лежала на скамейке.
– Похвалю вас за логичные доводы, но вы во многом ошиблись, – не без колкости в голосе сказал он.
– И в чем же я была неправа?
– Я ехал на электричке. И просто вышел здесь, потому что выбрал маршрут случайно. Я не возвращался домой – а бежал оттуда, и поскольку мое решение было спонтанным, карманных денег хватило на билет и на пирожок с мясом, который я умял перед отъездом. Но с моим банкротством вы угадали.
– Видите, я не так безнадежна! – Она всплеснула руками, словно отгоняла надоевшую муху, и засмеялась. И хотя он не видел в ситуации ничего забавного, ее заразительный смех вызвал улыбку. Она заливисто хохотала, то закрывая лицо руками, то запрокидывая голову, делая короткие паузы для выдохов, но не могла угомониться и вновь начинала смеяться. А он, улыбаясь, наблюдал за ней, пока не осмелился заговорить снова: