Когда я наконец-то в шесть часов добираюсь до репетиционной, все внутри меня переворачивается. Большую часть времени я нахожусь в состоянии полусна, наблюдая за тем, как персонаж ассистента режиссера отрабатывает самую первую сцену — ему говорят, где стоять, кому адресовать свои реплики и так далее.
Целый час задаюсь вопросом, что я тут делаю. Смотрю на экран телефона и обдумываю все логичные причины, почему Клейтон не отвечает.
У нас не было секса. Я остановила его.
Ему скучно со мной. Он нашел другую симпатичную цыпочку, которую встретил в математическом классе. Сейчас она учит его, как решить уравнение относительно «икс».
Он выпил три бутылки текилы, проспал все воскресенье и просто не видел мои сообщения.
Он внезапно сменил профессию и стал астронавтом. Я увижу его в новостях, прогуливающимся по поверхности Венеры и утверждающим, что на самом деле там не так жарко, как говорят ученые.
Голос Нины проникает сквозь вихрь мыслей в моей голове.
— Дездемона.
Я поднимаю взгляд. Все актеры в зале смотрят на меня. Я явно что-то пропустила.
— Да? — говорю я еле слышно, но это слово прекрасно разносится в тишине зала.
— Не хочешь присоединиться к нам? — Терпеливый голос Нины звенит в комнате, пронзая меня, словно ледяное копье.
Я с трудом сглатываю.
— Да, конечно. Извините. Да.
Сценарий выпадает из моих рук. Откладываю телефон и беру с пола сценарий, листаю его, пока не нахожу начало своих слов.
— Налево, — произносит она.
Я двигаюсь, занимая свое место там, откуда, как мне кажется, я должна выходить.
— Другое лево.
— Извините.
Иду в другой конец, каждый шаг отдается в ушах. Чувствую на себе тяжесть каждой пары глаз. Внезапно ловлю себя на мысли, не рассказала ли Виктория кому-то еще о том, что обнаружила. Я стала параноиком? Сколько людей в этой комнате знают, кто я такая?
Репетиция проходит так же ужасно, как того и ожидала. Каждая сказанная мной фраза холодна и безэмоциональна. Каждый раз, выходя на сцену, чувствую себя некомфортно. Я прошу Нину повторять ее указания, с каждым разом чувствуя себя все глупее. Из-за холодного терпеливого взгляда, которым она меня одаривает во время нахождения на сцене, я чувствую себя ростом в пару сантиметров.
Репетиция заканчивается в десять, и я недостаточно быстро собираю свои вещи. Когда закидываю сумку на плечо, готовая уйти, на меня падает тень. Поднимаю взгляд и вижу Эрика.
— Ты выглядишь напряженной, — говорит он.
Я вздыхаю, прислоняясь к стене.
Поскольку почти все уже ушли и остались только мы и пара людей, болтающих в другом конце помещения, я бросаю сумку на пол и выпаливаю:
— Я облажалась.
— Ну…
— Я так сильно облажалась, Эрик, — говорю и выплескиваю все свое разочарование, которое копилось во мне последние пару дней. — Нина ненавидит меня.
— Нина дала тебе эту роль. Она не ненавидит тебя.
— И Виктория ненавидит меня. И ты ненавидишь меня.
— Нет, нет. Я не Виктория, — говорит он, указывая пальцем мне в лицо. — Мы очень разные люди.
— Ты ничего не сказал, когда она набросилась на меня, — замечаю я. — Я просто подумала, что ты с ней согласен и…
— Виктория… обидчивая. Она всегда была такой. Не думай о ней. И о том, как ты облажалась, — продолжает он, — все лажают на репетиции. В этом ее суть. Чтобы лажать. Ты слышала двадцать тысяч вступительных реплик помощника режиссера? Он как будто говорил с огурцом во рту. Так что лажай, Деззи. Сейчас самое время лажать.
Я пытаюсь вздохнуть, но с губ срывается смешок.
— Так вот что это такое? «Наша Лажа»?
— «Лажовый городишко» — соглашается он.
Смотрю в телефон. Ничего.
— Может быть, я позволяю… кое-чему еще… действовать мне на нервы.
— Хочешь вместе пообсуждать мальчиков в «Толпе»?
— Эрик, я устала.
— Я тоже. К тому же, у меня занятия рано утром. Но мы все равно идем в «Толпу».
— Мы?
Спустя двадцать пять минут мы с Эриком сидим за тем же самым столиком рядом с крошечной сценой в баре «Толпа и песня». В понедельник вечером здесь намного меньше шума. Играют те же музыканты — сексуальный гитарист, которым одержима Виктория, и его друг на фортепиано, — а мы с Эриком обсуждаем наши проблемы с мальчиками.
— …поэтому я сказал ему: «Послушай, я не любитель анала», — продолжает Эрик, — а он назвал меня «гей-аномалией» и сказал, что мне нужно пересмотреть эту точку зрения, или он пересмотрит свое отношение ко мне. Кто, черт возьми, выдвигает такие ультиматумы?