В полицию.
Сожалею, что некоторые обстоятельства, как существующие в настоящий момент, так и те, которые могут возникнуть, сделали мое пребывание в Форвейзе как неудобным, так и нежелательным. Однако, чтобы не быть обвиненным в уклонении от ответственности перед законом, уведомляю вас, что собираюсь остановиться в гостинице «Черный Лебедь», где утром встречался с инспектором Мастерсом. Это единственная гостиница, которую я знаю в этих местах, и она произвела на меня, во время моего короткого визита, вполне благоприятное впечатление. В любой момент я буду там к вашим услугам.
С уважением, Герман Пенник.
Это письмо, подумал Сандерс, может дать повод одновременно и для облегчения, и для беспокойства. Он вернул его Мастерсу.
– Но миссис Констебль…
– Послушай, сынок, – сказал Г.М. спокойным и серьезным голосом, каким разговаривал крайне редко. – Я сам хотел бы думать по-другому. Но бесспорным является то, что твоя убитая горем миссис Констебль наговорила нам множество лжи.
Сандерс не мог понять, почему его это так ошеломило и в определенном смысле даже шокировало. Он только осознал, какое впечатление на него произвели эти слова.
– Ты хочешь знать, что это за ложь, сынок?
– Да. Очень.
– Пункт первый, – буркнул Г.М., стараясь пальцами раздвинуть тесный воротничок. – Вернись мысленно к своему приключению за пятнадцать минут до убийства, когда прабабушкина лампа с шумом разбилась и Сэмюэль Констебль ввалился в твою комнату узнать, что случилось. Два человека подробно описали это событие. Ты сам это слышал. Молодой Чейз и миссис Констебль. Чейз описал нам, как мистер Констебль выскочил из своей спальни и в спешке пытался всунуть ноги в домашние туфли. Каждый из нас наверняка неоднократно оказывался в подобной ситуации с домашними туфлями. И мы знаем, как это выглядит. Описание Ларри было таким подробным, что всякая ошибка исключена. Следовательно: или это правда, или обычная ложь.
– Ах так? – сказал Сандерс, хорошо зная, что последует за этим.
– Но с другой стороны – что сказала нам об этом супруга мистера Констебля? Она сказала, что как раз закончила завязывать бедному Сэму шнурки в туфлях, когда они услышали шум и ее муж выбежал из комнаты. Итак, согласно ее показаниям, Констебль был обут в носки и туфли. Описание также подробное и точное. Следовательно: или это правда, или обычная ложь. И я боюсь, сынок, что это ложь.
– А почему не мог лгать Чейз?
Сэр Генри почесал свою обширную лысину.
– Потому что я знаю лжецов, сынок, – устало сказал он. – И она не принадлежит к самым умелым. Но если ты думаешь, что мои слова – бредовые идеи предубежденного человека, то я прошу тебя мысленно вернуться назад! Ну, что? Что было на ногах у Констебля: туфли или домашние шлепанцы?
Сандерс был слишком поглощен другими делами, чтобы обращать внимание на мелочи. И хотя ему хотелось забыть об этой сцене, она предстала перед ним, как живая.
– Домашние шлепанцы, – признал он.
– Хм-м-м… следовательно, она лгала… Пункт второй, – продолжил Г.М. – Вы сами слышали, как она с подкупающей прямотой и горячностью клялась, что ничего не знает о свечах, которые кто-то зажигал в спальне ее мужа. И сама не разгуливала с зажженными свечами. Может быть, вы не заметили, как она подскочила, когда я обратил на это ее внимание. Но оставим это. В пятницу вечером на ней был свободный розовый халат из шелка, вы согласны? Мы немного поискали с Мастерсом и нашли этот халат. Правый рукав внизу – вы, наверное, заметили, как дрожит ее правая рука, – испачкан стеариновыми пятнами.
Доктор не оспаривал это. Он вынужден был признать факты. Он хорошо помнил Мину Констебль, скорчившуюся в кресле, розовый халат, в который она была завернута, действительно был испачкан стеарином.
– Ты понял, сынок? – мягко спросил Г.М. Ответом ему была тишина.
– Есть еще одно дело, – продолжал Г.М. – Этот альбом с вырезками из газет и журналов. Она заявила, что сожгла его. Однако она не сделала этого. Нельзя сжечь толстую книгу или блокнот, переплетенный в имитацию кожи, не оставив никаких следов. Разумеется, если она не бросила его в раскаленную печь. Но в этом доме нет печей, нет даже ни одного камина, который топили бы дровами или углем, где можно было бы его сжечь. И нет никаких следов от сожженной книги или обложки. Это все ложь, сынок. Пусть она спит. Если бы у нас были хотя бы малейшие доказательства ее вины, вместо своей спальни ей бы пришлось сейчас отправиться в тюрьму в Кингстон по обвинению в убийстве.
– Дьявольщина! – проворчал Сандерс.
– Да, – согласился Г.М.
– Но все, что она сказала или сделала… И вообще, какое значение имеет, что было на ногах у Констебля? Или зажигала она свечи или нет?
Г.М. сердито усмехнулся.
– Я сам хотел бы знать ответы на эти вопросы, сынок. Это самые безумные улики, о которых я когда-либо слышал!
– Неужели вы утверждаете, – не отступал Сандерс, – что все это: ее слезы, потеря сознания, состояние апатии и даже вызов, который она собиралась бросить Пеннику – просто игра и бахвальство?
Мастерс добродушно рассмеялся.
– Ну, а вы что думаете? Вы заметили, как легко она дала себя отговорить от этого «вызова»?
– Я думаю, вы неправы.
– Это ваше дело, доктор. Каждый человек имеет право на собственное мнение! А теперь, если вы позволите, – Мастерс посмотрел на часы, – сэр Генри и я должны отсюда уехать. Сначала в Гроувтоп, а потом в «Черный Лебедь» на встречу с мистером Пенником. Могу вам сообщить по секрету, что это разговор, которого я очень жду! Когда сэр Генри встретится с Пенником…
– Эта женщина в опасности!
– Все в порядке, доктор. Вы должны о ней позаботиться. Доброй ночи, доброй ночи!
Он отворил дверь и кивнул головой Г.М. Сэр Генри снял свой старомодный котелок и столь же старомодное пальто с вешалки около двери, сделал несколько шагов и остановился, глядя на обоих мужчин.
– Предположим, этот молодой человек прав… – задумчиво сказал он, обращаясь к Мастерсу.
Старший инспектор почти закричал:
– Зачем снова возвращаться к этому? Мы говорили об этом уже сто раз! Ведь мы знаем, что все это значит, не правда ли, сэр? – умоляющим голосом закончил он.
– Ох, ну конечно. Ну конечно. Мы всегда знаем. Каждый раз, когда у кого-то поскользнется нога и он полным ходом съезжает вниз, мы знаем, что об этом думать. Да-а-а, а теперь подведем печальный итог… Что мы знаем?
Осторожно осмотревшись, Мастерс закрыл дверь и повернулся к Сандерсу:
– Мы знаем, что миссис Констебль умышленно убила своего мужа. Не знаем только, каким образом она это сделала. И могу вам еще кое-что сказать. Я не читал ни одной книги этой женщины, будьте спокойны. Но моя жена читала и кое-что рассказывала мне. В одной из них, описывающей экспедицию в Египет, умирает целая группа людей – их якобы настигло проклятье из гробницы фараона. Неплохо, а? А потом оказывается, что их прикончили с помощью дьявольски ловко использованного газа, содержащего окись углерода. Моя жена точно не помнит, как это было сделано, но сказала, что это было очень убедительно и достаточно легко в применении, она даже задумалась, не удастся ли ей сделать это, если она решит избавиться от меня.
Доктор пожал плечами.
– Хорошо, примем во внимание и это, – согласился он. – А в другой ее книжке «Двойное алиби», жертва умирает после подкожного впрыскивания инсулина. От этого волосы встают на голове, потому что с точки зрения науки это полностью возможно и исключительно трудно для определения. Я помню, что в пятницу вечером я что-то сказал ей на эту тему. Ну и что из этого? Констебль умер не от отравления окисью углерода и не от инсулина. Что это доказывает?
– Это доказывает, – Мастерс постучал пальцем по ладони другой руки, – что подобные шуточки не являются тайной для миссис Констебль. И если бы она решила кого-то прикончить – существуют способы, на которые она могла бы опереться. Нечто неуловимое, как ветер, и в то же время заурядное, как хлеб. То, что можно сделать в собственном доме, при помощи воды и кусочка мыла, то, что не требует специальных знаний.