Эффи так довольна собой,
Как и реальная Эффи.
и нам ничего не остается, как восхититься ее находчивостью, даром что она мелет полную чушь. Уголь никогда не превращается в жемчуг. Жемчужины вырастают в раковинах. Наверное, она имела в виду алмазы. Хотя это тоже неправда. Я слышала, в Дистрикте-1 есть машина, делающая алмазы из графита. У нас графит не добывают. Этим занимался Дистрикт-13, пока его не разрушили.
Интересно, люди, которым она нас рекламировала, тоже так считают? Или им без разницы?
— К сожалению, я не могу подписывать за вас договоры со спонсорами. Тут без Хеймитча не обойтись, — продолжает она с досадой. — Не беспокойтесь! Будет надо, я его под дулом пистолета приведу.
Пусть Эффи Бряк не блещет умом и тактом, зато решимости ей не занимать.
Номер, в котором меня поселили, больше всего нашего дома в Дистрикте-12. Кругом бархат, как в поезде; а еще здесь столько всяких автоматических штуковин натыкано, что я вряд ли успею все их испробовать. В одном только душе около сотни регуляторов и кнопочек: можно задавать температуру и напор воды, выбирать сорта мыла и шампуней, ароматы и масла, включать массажные губки. Едва ступаешь на коврик, тут же включаются сушилки, обдающие тело теплым воздухом. Я касаюсь ящичка, посылающего импульсы к моей голове, и волосы, моментально распутавшись и высохнув, спадают на плечи ровными, блестящими прядями.
— Звучит так, будто Капитолийцы ничего своими руками не делают, — недоверчиво говорит Пит.
— Так оно и есть, — подтверждает Финник.
— Поэтому, наверное, если лишить их всей этой техники, они и на людей станут похожи, — саркастично говорит Гейл.
— То, что мы живём лучше, чем вы, не значит, что мы плохие, — вскидывается Бряк.
— Нет, — соглашается Китнисс. — а вот то, что ваше главное развлечение — смотреть, как 24 ребенка ежегодно пытаются убить друг друга, явно показывает вас не в лучшем свете.
Шкаф по команде выдает нужную одежду. Окна могут увеличивать или уменьшать отдельные части панорамы города. Стоит произнести в микрофон название блюда из гигантского списка, и меньше чем через минуту оно появляется перед тобой, дымящееся и аппетитное. Я хожу по комнате и жую бутерброды из пышного хлеба с гусиной печенью, пока не раздается стук в дверь — Эффи зовет к обеду.
Самое время. Я как раз проголодалась.
Когда я вхожу в столовую, Пит, Цинна и Порция стоят на балконе, выходящем на город. Я рада стилистам; особенно когда узнаю, что к нам присоединится Хеймитч. Если за столом верховодят Эффи и Хеймитч, это катастрофа. К тому же еда сейчас не главное, главное — обсудить нашу будущую стратегию, а Цинна и Порция уже показали себя отменными мастерами.
Молодой человек в белой тунике молча подносит фужеры с вином. Я хотела отказаться, но передумала — вдруг больше не придется попробовать? Раньше я пила только мамино вино от кашля. Делаю глоток терпкой, кисловатой жидкости и втайне думаю, что от пары ложек меда она стала бы получше.
Хеймитч появляется, когда подают первое блюдо. Он такой чистый и ухоженный, что кажется, с ним тоже поработал стилист. А еще он трезв как стеклышко. Никогда не видела его таким. Хеймитч выпивает предложенное вино и принимается за еду. Раньше он только пил, впервые вижу, как он ест. Может, он и в самом деле сдержит свое обещание?
— Я никогда не даю пустых обещаний, — откидывается на стул Хеймитч.
Цинна и Порция, похоже, благоприятно влияют на наших кураторов. Во всяком случае, они вежливы друг с другом. И наперебой поздравляют стилистов с успешным стартом. Пока идет светская беседа, я сосредотачиваюсь на еде. Грибной суп, зелень с крохотными помидорчиками, жареное мясо с кровью, нарезанное тонюсенькими лепестками, макароны в зеленом соусе, нежный сыр, подаваемый со сладким черным виноградом. Официанты — молодые люди в белых туниках — безмолвно снуют вокруг стола, наполняя бокалы и меняя блюда.
Когда мой бокал с вином наполовину пустеет, чувствую легкое головокружение и перехожу на воду. Это состояние мне совсем не нравится, надеюсь, оно скоро пройдет. Как только Хеймитч выдерживает так целыми днями? Я пытаюсь вникнуть в разговор — он как раз коснулся наших костюмов для интервью, — но тут официантка ставит на стол роскошный торт и ловко поджигает его. На мгновение он ярко вспыхивает, языки пламени плещутся по краям и гаснут.
— Ничего себе! Это спирт? — спрашиваю я, поднимая глаза на девушку. — Сейчас мне как-то не до… О, я тебя знаю!
— Откуда? — изумлённо спрашивает Хеймитч.
— Откуда мне знать? — злится Китнисс.
— Ах, да. Прости, — смущённо улыбается Эбернети.
Не помню, где и когда я ее видела. Но видела точно. Темно-рыжие волосы, яркие черты лица, белая как фарфор кожа. Еще не договорив, я чувствую, как все сжалось у меня внутри от вины и страха. С ней связано что-то нехорошее, только я никак не могу вспомнить что. Лицо девушки искажается от ужаса, отчего мне еще больше становится не по себе. Она отрицательно качает головой и убегает.
Я поворачиваюсь к столу и вижу, что взрослые смотрят на меня, широко раскрыв глаза.
— Не мели чепуху, Китнисс. Откуда ты можешь знать безгласую? — резко говорит Эффи. — Как тебе такое взбрело в голову?
— Что значит «безгласая»? — ошарашено спрашиваю я.
— Преступница. Ей отрезали язык в наказание, — поясняет Хеймитч. — Скорее всего, за измену. Ты не можешь ее знать.
— А если бы и знала, не должна обращаться к ней иначе как с приказом, — добавляет Эффи. — Разумеется, ты ее не знаешь.
Дело в том, что они ошибаются. Теперь, когда Хеймитч произнес слово «измена», я вспомнила. Признаваться в этом, конечно, нельзя, да я и не собираюсь.
— Да-да, я, наверное, обозналась. Просто… — бормочу я, не зная, как выкрутиться. Видно, от вина туго соображать стала.
Пит щелкает пальцами.
— Делли Картрайт. Вот на кого она похожа! Точная копия.
Делли Картрайт, толстушка с бледным лицом и светлыми волосами, похожа на нашу официантку не больше, чем улитка на бабочку. А еще Делли самая приветливая девочка в школе, она всех встречает улыбкой. Даже меня. Как улыбается та темноволосая девушка, я никогда не видела… Я с радостью хватаюсь за спасительную соломинку, брошенную Питом:
— Да, правда. С ней я и спутала. Наверное, из-за волос.
— И глаза похожи, — поддерживает Пит. Атмосфера за столом разряжается.
— Вот и ладно. Разобрались, — говорит Цинна. — Да, это был спирт, но он весь сгорел. Я специально заказал такой торт в честь вашего огненного дебюта.
Покончив с обедом, мы идем в гостиную смотреть повтор церемонии открытия. Несколько пар выглядят неплохо, хотя до нас им далеко. Мы сами ахаем, когда видим себя выезжающими из ворот.
— Кто подал идею держаться за руки? — интересуется Хеймитч.
— Цинна, — отвечает Порция.
— Здорово придумано. Есть что-то бунтарское, но в меру.
Бунтарское? Мне это не приходило в голову. Потом я вспоминаю других трибутов, как они стояли каждый сам по себе, не касаясь и не желая замечать друг друга, будто Игры уже начались, и понимаю, что хотел сказать Хеймитч. Наши дружески соединенные руки выделяли нас не меньше, чем горящие одежды.
— Завтра утром первая тренировка. Встретимся за завтраком, и я вам скажу, как действовать дальше, — обращается Хеймитч к Питу и мне. — Теперь поспите немного, пока взрослые разговаривают.
Мы идем к своим комнатам. Когда подходим к моей двери, Пит прислоняется к косяку, задерживая меня.
— Значит, у Делли Картрайт объявился двойник?
Он ждет объяснений, и я почти готова их дать. Мы оба понимаем, что он меня прикрыл. И вот я снова в должниках. Если я расскажу правду о той девушке, то, возможно, мы станем квиты. Да и чем мне это повредит? Ну выдаст он меня, так что с того? Я всего лишь свидетель. К тому же про Делли Картрайт придумал сам Пит.