Вождь не желал видеть реальности и швырял войска в прорывы, горловины которых не мог удержать.
27 января - 1 февраля 1942 года 33-я армия генерал-лейтенанта Ефремова и кавкорпус генерала П.А.Белова брошены были в прорыв в районе Вязьмы с задачей взять город. Оба соединения были окружены. 33-я армия погибла вместе с командующим, а остатки 1-го кавкорпуса с величайшим трудом вышли к своим лишь 18 июля (!) 1942 года.
"В феврале и марте Ставка (Сталин! - П.М.) требовала усилить наступательные действия на западном направлении, но у фронтов к тому времени истощились силы и средства… Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами… Из запланированных на первую декаду 316 вагонов не было получено ни одного… Трудно поверить, что нам проходилось устанавливать норму расхода… боеприпасов - 1-2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в период наступления!"
Это Жуков свидетельствует, не кто-нибудь. А ты, читатель, - артиллерийское наступление… Эх-ма!
Благодаря Сталину Гитлер под Москвой избежал худшего. Быть может, наихудшего. Но поворот под Москвой все же произошел - поворот в войне. Вопреки Сталину, Московская битва окончилась благополучно хоть в стратегическом отношении. И в книге о прожитой жизни Жуков пишет о Московской битве как о самом памятном событии жизни. Еще бы! Помимо того, что произошел пусть не перелом, но поворот в войне, столицу он защитил от соединенных усилий двух главнокомандующих - вражеского и своего.
Один не желал упускать победу.
Другой не давал победить.
Жаль, не написал маршал о всей чуши, какую довелось ему выслушать из уст вождя. Уникальные были бы страницы. Нам остались лишь цифры потерь. На первом этапе операции, кое-как спланированной Жуковым и штабом фронта, безвозвратные потери составили 139586 человек при достижении существенных результатов. А в Ржевско-Вяземской операции, беспорядочно осуществленной вождем, 272320 человек сгинули с нулевым результатом (цифры официальные и приводятся лишь для сравнения, но не для веры в них).
Похоже, что ввиду сопротивления Жукова волюнтаризму вождя (тогда вместо этого термина бытовал более верный - аматорство) авторитет его в глазах Верховного утрачен был надолго - в наказание за ошибки самого Верховного. Как о члене Ставки о нем вспомнят теперь лишь тогда, когда докатятся до Волги.
Но уж водворят в Ставку до конца.
50. К вопросу о потерях
Это страшный вопрос, но он-то и побудил к написанию всей книги.
Легкое отношение к потерям традиционно для русской армии. Это на Западе армия была наемной, профессиональной и дорогостоящей. За потери приходилось расплачиваться содержанием семей, за увечья пенсиями, и капитуляция не считалась таким уж позором. Перехитрил нас противник, переиграл, не платить же за свою ошибку кровью ни в чем не повинных солдат… (А слово "солдат" -нерусское слово, оно от итальянского "сольдо", что значит - гони монету!) Посмотрите полотно Веласкеса "Сдача Бреды". Побежденный удручен, но победитель мил и галантен. Это потом настали революционные времена, а энтузиазм масс красной нефтью отапливал войну, по хлесткому выражению Цезаря Куникова, да и в о йны пошли насмерть, поскольку какие компромиссы, если война не продолжение политики другими средствами, а революционный порыв к искоренению инакомыслящих…
Но в России и до революции пушечное мясо было недорого. Мысль, что воюют не числом, а умением, экзотична и, можно сказать, иностранна для русских военачальников. "Бить врага малой кровью на его территории ", этот принцип командармов-идеалистов, выношенный ими в ужасах Гражданской войны, был необычен и подкупил даже такого знатока русской истории, как Ал.Толстой. Он воистину пророчески, еще до войны, и не без влияния этого лозунга проговорился о традиционном подходе на страницах своего "Петра":
" Ништо, людишек много! " Суворов был скуп вынужденно. Турок всегда было больше, им только выучку и можно было противопоставить. А экспедиционная армия и сама была мала, да и потери в Швейцарских Альпах возмещать куда как было не просто. При других обстоятельствах самые даровитые русские полководцы не скупились - ни Потемкин, ни Румянцев, ни даже Кутузов, стратег и дипломат. Правда, как и Жуков, за спины солдат не прятались, в отличие от великого вождя.
А безумный храбрец Скобелев? Просмотрите-ка еще разок Шипкинский цикл В.В.Верещагина. А Куропаткин?
Так не станем же требовать того, чего вообще не было в русской традиции, от Жукова. Тем паче от Жукова, руководимого Сталиным.
Впрочем, и этот злодей имеет одно оправдание. Ядовитое, как все, связаное с ним, отравителем, интриганом и убийцей, оно на сей раз объективно и уже сформулировано на страницах книги. Многократность повторения не украшает стиль, но в данном случае многократность пропорциональна кратности как потерь, так и упреков в адрес сталинских полководцев, а Жукова прежде всех. Итак, в войне, которую пришлось вести СССР, никакого иного решения в 1941 году не было. При той войне, которую Сталин навлек на страну, при условиях, в каких подставил ее под удар, не было иной тактики, как стоять насмерть фронтами ли, жидкими ли заслонами, а при малейшей концентрации войск любой ценой наносить врагу встречные удары, чтобы спутать если не план "Барбаросса", то хоть график его выполнения, иначе из авантюры план превращался в реальность.
Разумеется, при ином командовании дело до этого не дошло бы. Как и до войны. Да и случись война, даже внезапная, при ином командовании война и ее потери не могли быть таковы. Никакая внезапность не была настолько тотальна, как та, какую обрушил на страну великий вождь. Но ведь об этом вся книга…
Летом 1942 года положение изменилось, и удар в неожиданном для Сталина месте (опять! о чем особо…), не принес вермахту ожидаемого результата. Пятиться Красная Армия научилась. И вождь подучился. Хотя бы то понял, что, если удар получен, бесцельно рычать " Ни шагу назад!", ибо это и есть желание врага. Войсками надо маневрировать, отводить их на новый рубеж, а врага ставить перед нуждой в новой концентрации и новом ударе - пока не удастся стать в такую оборону, при которой у врага уже и удара не получится.
Но оправдание вождя (с приведенными оговорками) правомерно лишь до завершения Сталинградской битвы. Беспощадная трата людских жизней после достижения перелома в войне ничего не имеет общего с выживанием страны, но прямо связана с мечтами вождя о власти над Европой и миром.
Не было в Великой Отечественной войне ни одной успешной операции фронтового масштаба, в которой не создано было навальное превосходство в живой силе и технике. Так было под Москвой и Сталинградом, так было на Курской дуге, где лишь глубоко эшелонированная оборона помогла устоять против таранного удара вермахта, а обилие резервов сломило его упорство. Немецкие цифры пока остаются наиболее надежным источником статистики советских потерь. Поэтому об потерях оборонительного периода войны можно говорить с б о льшей уверенностью, чем о потерях в годы побед[70]. В первом случае потери считали немцы, во втором свои. Для примера сопоставим хотя бы данные потерь несравненного по доблести, проявленной обеими сторонами, встречного танкового сражения 12 июля 1943 года у Прохоровки. В пыли, поднятой танковой армадой, при нулевой видимости авиация бездействовала, управление стало невозможно, и сражение распалось на поединки. Ярость достигла безумия, русские шли на таран, и у немцев не хватило сил. Советская ститистика численное превосходство при Прохоровке признала, но соотношение потерь исказила. Сражение было выиграно, но что советские потери были почти вдвое выше немецких ясно стало лишь из немецких источников.
Это сражение - хорошая модель навальной сталинской тактики.
Другие тенденции подавлялись.
Одного из советских полководцев я уже помянул - маршала Федора Ивановича Толбухина, да будет ему пухом родная земля. Больной диабетом, он дни и ночи просиживал над операциями и руководил ими, не считаясь с самочувствием. Тяжело переживал потери. Командующие фронтами все так или иначе противились ранним срокам операций. Толбухин, такой мягкий, в этом был неумолим. Предусматривал возможное. Старался и невозможное предусмотреть. Он первый применил двойную и даже тройную артподготовку и ложные атаки, чтобы выявить и сразу же подавить огневые точки врага. В результате терял меньше других и последним из комфронтов стал маршалом. А Героем и вовсе посмертно, к двадцатилетию Победы.