— Нет. О Господи, пожалуйста, не надо…
Кэл понял, что это его единственный шанс. И он безупречно разыграл свою карту. Раскаяние. Тревога. Он сделал вид, что не может поверить собственным глазам. Я уже ожидала от него вопроса, что за чудовище так обошлось с Эммой.
— О Боже… — произнес он. — О Боже, Эмма… — Кэл плакал неподдельными слезами. Он шагнул к жене.
— Не прикасайся к ней! — Мэй вскинула ружье.
Кэл застыл. Он зашел слишком далеко, и сам это понял.
Тетушка Эмма встала между ними и схватилась за ружье, вложив в это остаток сил. А потом упала.
Мэй подхватила ее. Она сделала это машинально. Инстинктивно. Я потянулась за ружьем. Мне хотелось прикончить Кэла. Но, когда я подобрала ружье, Кэл уже исчез.
— И не смей возвращаться! — заорала вдогонку Мэй. — Клянусь, я тебя убью!
Слишком поздно. Она упустила свой шанс.
Мы стояли в точке средоточия. Там, где сходились настоящее, прошлое и будущее. На мгновение все мы увидели грядущее. Что бы нас ожидало, если бы мы воспользовались этой возможностью. А потом, как и любой мираж, картинка исчезла столь же быстро, как и появилась, и мы остались перед лицом реальности. Есть вещи, о которых надлежало позаботиться не в будущем, а здесь и сейчас.
Тетушка Эмма лежала на земле, с изуродованным лицом.
Кэл сломал ей челюсть, подбил оба глаза, оставил множество ссадин. На левое веко и щеку ей наложили семнадцать швов. Врачи в больнице рекомендовали пластическую операцию, но тетушка Эмма отказалась. Подавать в суд — тоже. Мэй попыталась написать жалобу за нее, но она не была свидетельницей. Как и я, теоретически, тоже, хотя находилась в доме и слышала все, что происходило внизу.
Тетушка отрицала избиение и твердила полиции, что споткнулась и упала с лестницы. Ева и Мэй пытались надавить на городские власти и хотя бы добиться запретительного ордера для Кэла, но без согласия Эммы это было невозможно.
Кэл стал местным героем. Салем и Марблхед им гордились, и никто не сомневался, что его команда возьмет следующий Кубок Америки. Это подняло бы престиж Марблхеда, который быстро терял репутацию парусной столицы мира, уступая эту честь Ньюпорту и Сан-Диего. Поскольку Кэл на несколько дней уехал во Флориду, полиция решила, что инцидент исчерпан. Они заверили, что поговорили с ним. Кэл якобы пообещал, что будет жить в комнате при клубе вплоть до начала соревнований.
С позволения тетушки Эммы Ева использовала свои связи и поместила Линдли в частную школу мисс Портер.
Кэл пришел в ярость. Он угрожал Еве и Мэй. Однажды сосед услышал, как он орет на улице, и вызвал полицию, но Ева сказала, что все в порядке — просто они с Кэлом «немного поболтали». Она впустила зятя в дом и налила чаю.
В ходе беседы Кэлу напомнили, что Еве принадлежит вторая закладная на его дом во Флориде. К этой мере вынужденно прибегли, после того как Кэл неудачно провернул финансовую авантюру с приятелем по яхт-клубу. Ева заверила Кэла, что мисс Портер сможет направить Линдли, которая становилась все более неуправляемой, на путь истинный. И заметила, что Кэл вряд ли способен присматривать за дочерью, будучи капитаном команды. Она напомнила, что гонки — его шанс прославиться.
— Такая возможность дается раз в жизни, — сказала Ева. — Она посмотрела на кружево, когда сказала это, и даже Кэл не смог скрыть любопытство.
— Что вы там видите? — Он желал все знать.
— Вижу, что тебе не стоит отвлекаться от тренировок. Это твой шанс отличиться.
— Я выиграю гонки? — не удержался Кэл.
Ева улыбнулась.
— Не скажу. Какой будет интерес, если ты все узнаешь заранее?
Кэл наконец согласился оставить Линдли в школе мисс Портер при условии, что Ева будет оплачивать обучение и прочие расходы. Та не возражала. Но Кэл пригрозил, что будущим летом, выиграв кубок, он заберет дочь и она, черт возьми, будет учиться дома.
— Разумеется. — Ева как будто не имела возражений. — Когда ты выиграешь Кубок Америки, тебе, конечно, захочется вернуть семью.
Не знаю, оговорилась ли она или намеренно его обманула, но именно это Кэл хотел услышать.
— И вероятно, — добавила Ева, — слава предоставит тебе новые возможности…
— Какие? — Кэл заинтересовался.
— Кто знает… Работа на Западе. Или в СМИ.
Кэл подался вперед.
— У нас впереди целый год, чтобы это выяснить, — сказала Ева.
Он ушел от нее, улыбаясь. Через несколько дней Кэл покинул город с триумфом, в сопровождении всей городской полиции, провожаемый торжественными напутствиями клубов, которые его спонсировали. Он даже не попрощался с семьей. Учитывая обстоятельства, все были только счастливы.
Его радость долго не продлилась.
Мэй приготовила в своем доме комнату для Эммы, которую считала скорее родной сестрой, нежели сводной. Дом Бойнтонов не годился для зимовки: если Эмма собиралась остаться здесь, то лучше ей было переехать к нам или к Еве. Мать невероятно радовалась тому, что Эмма погостит у нас, поэтому никто не посмел намекнуть, что дом Евы, возможно, более подходящий вариант. В конце концов, Ева — мать Эммы. Но Мэй лечила сестру и готовила для нее фруктовые коктейли, пока той не сняли скобки с челюсти. Я никогда не видела Мэй такой счастливой, как в то время, когда она заботилась об Эмме. Возможно, Мэй не идеальная мать, зато прирожденная сиделка.
Потом все стало меняться. За неделю до Дня труда на Остров желтых собак доставили письмо из яхт-клуба. Оно было адресовано тетушке Эмме и запечатано восковой печатью с эмблемой клуба. Решив, что это какое-то приглашение вроде тех, что присылали мне из Гамильтон-Холла, я лично вручила письмо Эмме.
Это действительно оказалось приглашение, хоть и совершенно иное: «Возвращайся. Господь свидетель, я больше никогда тебя не трону. Я не хочу жить без тебя».
Новообретенная уверенность Кэла не продержалась и недели.
Тетушка Эмма собрала вещи следующим же утром. Она вызвала катер, прежде чем Мэй проснулась. Мэй догнала ее на причале и попыталась утащить вещи обратно. Они с Эммой стали бороться, и это напоминало сцену из скверного фильма. От кожаного чемодана тетушки оторвалась ручка.
— Оставь меня в покое! — сквозь зубы проговорила Эмма. — Отпусти!
— Ты спятила! — крикнула Мэй. — Не знаешь, что творишь!
— Он мой муж.
— Он тобой манипулирует.
— Я нужна ему.
— Да брось.
— Он меня любит.
«Женщины так глупы» — вот о чем думала Мэй.
И все-таки она не верила, что все этим закончится. Она поняла, что должна поднять ставку.
— Так же, как «любит» твою дочь?
— Что ты имеешь в виду?
Молчание Мэй было красноречиво.
— Объясни, — потребовала тетя. — Объясни, что ты имеешь в виду.
— Раскрой глаза.
— Ты просто больная. Извращенка.
Мэй промолчала.
— Ты отвратительна, — добавила Эмма.
— А ты слепа.
Мир замер на мгновение, когда до Эммы дошла суть выбранного слова.
— Неудивительно, что он так ненавидит здешние места, — сказала она. — Неудивительно, что ему пришлось уехать. Ты обвиняешь его в таких ужасных вещах. Об этом даже говорить невозможно.
— Как по-твоему, сколько времени пройдет, прежде чем он заберет ее из школы? Неделя? Месяц?
— Не хочу об этом слышать.
— Подумай о дочери.
Тетушка схватила чемодан и бросила в катер.
— Ну ладно, — вздохнула Мэй. — Раз ты такая идиотка, я ничего не могу с тобой поделать. Но я не позволю подвергать девочку опасности.
— И что это значит?
— Если ты попытаешься ее увезти…
— Не тебе говорить о детях и опасностях, — заметила Эмма, глядя на Бизера, который появился на пирсе с ингалятором в руке.
— Идем, — велела мне Мэй, шагая по причалу.
Я не пошла за ней. Стояла и смотрела на тетушку, не в силах поверить, что она действительно уезжает: это казалось невероятным. Мы смотрели друг на друга, и Эмма, должно быть, угадала, о чем я думаю, потому что первой отвела взгляд. Взяла чемодан с оторванной ручкой, подтащила к краю причала и столкнула в лодку. Шкипер подхватил вещи. Он, несомненно, заметил синяки на лице Эммы, которые уже начали желтеть.