Наконец он просыпается и идет нас искать.
— Который час?
— Не знаю. Прогулочная яхта только что вернулась в гавань.
— Полночь, — говорит Рафферти. — Нам пора.
Я киваю, но остаюсь сидеть.
Он, похоже, чувствует то же самое, что и я, и не хочет никуда уходить. Садится рядом. Мы оба не двигаемся.
— Интересно, — наконец говорит Рафферти, — почему отсюда все кажется таким красивым?
— Оно действительно красивое, — возражаю я, — даже если смотреть оттуда. Просто люди делают мир безобразным… иногда.
— Но не все, — говорит Рафферти, глядя на меня.
Я не отвожу взгляд.
Не знаю, кто кого целует первым. По-моему, мы делаем это одновременно. В согласии и взаимодействии — идеал. За этим поцелуем ничто не последует, все остальное принесет лишь разочарование. Мы оба достаточно взрослые и умные, чтобы это сознавать.
— А как же Джек? — спрашивает Рафферти.
— Никакого Джека нет.
Я вижу, как он размышляет. Наконец решает мне поверить. Берет меня за руку, и мы вместе возвращаемся к лодке.
Мы оказываемся дома лишь в третьем часу ночи и засыпаем на нерасстеленной постели Рафферти. Моя голова покоится у него на плече. Я ерзаю, перекатываюсь ближе к открытому окну, его руки обхватывают меня, мускулы напряжены даже во сне. Рафферти спит спокойно — и это очень неожиданно. Я двигаюсь, и он тоже, чтобы мне было удобнее.
Я просыпаюсь на рассвете и обнаруживаю на окне кружево. Вчера ночью я его не заметила, иначе ни за что не пришла бы в эту комнату. Но теперь я его вижу. Завитки увлекают меня. Дыхание замирает, как будто воздух сам по себе — часть плетения. Отрицательное пространство, в котором существует кружево. Я могу отчетливо разобрать узор, лишь проникнув в него, в этот потусторонний мир, который мне знаком и которого я боюсь. Это точка средоточия. Здесь замирает все движение, останавливается дыхание — ни вдоха, ни выдоха, — как будто застыл океан. Я останусь парализованной, пойманной в ловушку, пока кружеву не заблагорассудится меня освободить, — и никакой милости, пока оно не покажет то, что вознамерилось. Я задерживаю дыхание. Волна замирает, но ритм остается — размеренный, как прибой.
Я вижу пистолет. Слышу треск выстрела и чувствую запах пороха. Пуля впивается мне в бок — физической боли нет, но есть ощущение разрыва. Ритм вновь меняется — я понимаю, что это не волна, а дыхание. Я не сознавала этого, пока ритм не изменился, — он стал короче. Я чувствую руку Рафферти — он прижимает меня все крепче и крепче, и я слышу, как он дышит. Рафферти задыхается, он ранен. Кровь теплая, она растекается вокруг лужей. Выстрел поразил нас обоих, слил воедино.
Смертельный выстрел. Он неизбежен.
— Нет! — кричу я, вскакиваю, срываю кружево с окна. Я не могу с этим смириться. Только не Рафферти.
Инстинкты полицейского берут верх. Он вскакивает, бросается к окну и отталкивает меня с линии огня.
Мы оба грохаемся об пол. Лишь через минуту он понимает, что все в порядке.
— Здесь Кэл? — спрашивает Рафферти.
— Нет.
Он тоже слышал выстрел. Я это понимаю.
Рафферти выглядывает на улицу. Потом замечает Визи, которая смотрит на нас из другой комнаты. Если бы кто-то стрелял, собака вела бы себя по-другому.
Рафферти замечает кружево на полу.
— Я видел Кэла… — начинает он.
— Это был сон.
— Он был здесь.
— Нет, — говорю я.
Рафферти трет виски.
— Ты спал, — настаиваю я и указываю на Визи. — Если бы кто-то выстрелил…
Рафферти вскидывает руку, поняв меня с полуслова, и садится на кровать.
— О Господи. Все казалось настолько реальным…
Я не смотрю на него. Если сейчас взглянуть на Рафферти, то оставить его будет невозможно. А я должна уйти. Я видела это в кружеве. Пуля прошла через него в меня. Я чувствовала, как Рафферти покидает жизнь. Мы все еще были связаны, сплавлены вместе, но он умер, и я осталась одна.
«Приложи свою ладонь к моей, как будто молишься, — часто говорила Линдли. — Потом проведи по ним двумя пальцами. Вот такие на ощупь мертвецы».
Нет, только не Рафферти. Пожалуйста, только не он.
Он тянется ко мне и хочет обнять. Я уворачиваюсь.
— Это была ошибка, — говорю я.
— Ничего страшного, тебе приснился кошмар.
— Нет. — Я отстраняюсь. — Вот это все, — указываю я на постель, потом на нас обоих. — Это была большая ошибка.
Я вижу, что ему больно, очень больно. Но Рафферти словно не особенно удивлен. Он обладает даром предвидения в большей мере, нежели ему кажется. Я понимаю это лишь теперь. В глубине души он всегда знал, что так и будет.
— Прости, — говорю я, не глядя на него. Нельзя смотреть на Рафферти, иначе не сумею уйти. Но если останусь — он умрет. Я видела это в кружеве. Пуля соединит нас, но человек, которого я люблю, погибнет.
Когда я наконец понимаю, что люблю его, то останавливаюсь, но лишь на минуту. Теперь я знаю, как нужно поступить. Ищу поводок Визи, пристегиваю его к ошейнику и тяну собаку к выходу.
— Куда ты? — спрашивает Рафферти.
— Прости, — повторяю я, вывожу Визи за дверь и спускаюсь с крыльца.
Я смотрю на дом Евы. Единственное место, куда можно пойти. Отсюда кажется — до него так далеко, что я в жизни не доберусь. Но, достигнув цели, я закажу билет и уеду в Калифорнию. Сделаю то, что уже однажды сделала. Заберусь на самый край земли.
ЧАСТЬ 5
Если вопрос задан правильно и Вопрошающий готов слушать, ответ будет получен немедленно.
Глава 26
Рафферти взял трубку и посмотрел на часы. Леа должна вернуться домой в три. У него еще есть время.
Для разнообразия он проявил сообразительность и решил первым делом поговорить с бывшей женой.
— Ты не против, если мы вернемся к первоначальному плану? — спросил Рафферти. Должно быть, она услышала нечто странное в его голосе, поскольку не повесила трубку сразу.
— То есть завтра? — уточнила она.
— Как можно скорее.
— Хорошо. Разумеется, если Леа захочет, — сказала она, а потом добавила: — Проблема в том, что у меня уже есть планы на каникулы. Придется их изменить, если Леа вернется раньше.
— Я не хочу, чтобы она возвращалась раньше, — ответил Рафферти. — Черт возьми, я вообще не хочу, чтобы она возвращалась в Нью-Йорк.
— С тобой все в порядке?
— Бывало и лучше.
Он не сказал шефу, что Таунер уезжает. Она отказалась присутствовать на суде и свидетельствовать против Кэла. Таунер сказала, что хочет прекращения процесса. Рафферти объяснил, что это невозможно, поскольку на Кэла подала в суд не она, а штат. Таунер заявила, что не станет выступать. Единственная надежда упечь Кэла — найти труп Анжелы, но Рафферти не хотел даже думать об этом.
Все согласились, что Рафферти следует передать дело новому детективу, которого только что назначили. Рафферти, по словам шефа, принимал все слишком близко к сердцу. Но шеф и половины правды не знал.
Рафферти сунул все документы в коробку, отложив несколько бумаг, касавшихся лично Таунер, и отнес старые картонные папки в архив, где они изначально лежали. Если новичок собирается копать глубоко, пусть делает это самостоятельно. Рафферти больше ничем не мог помочь Таунер.
Он вымыл кружку и навел порядок на столе, понимая, что тянет время. Ему не хотелось извещать шефа, что дело о нападении, возбужденное против Кэла Бойнтона, практически закрыто.
Шеф вошел и посмотрел на Рафферти.
— Финиш, — сказал он, словно прочитав его мысли. Выражение лица у него было недоверчивое и удивленное.
— Я именно это и собирался сказать, — ответил Рафферти. — Таунер возвращается в Калифорнию. Она не хочет выступать на суде.
Шеф странно взглянул на него.
— Речь не о Таунер.
— Не понимаю…