От асфальта поднимаются волны жара, искажая фигуры людей и размывая очертания — не только лицо Энн. Как будто все мы стали духами, и гроб, с его темными горизонтальными линиями, — единственное, что обладает подлинным весом. Люди движутся медленно и осторожно по ступенькам, глаза постепенно привыкают к яркому солнцу.
Никакого катафалка у входа. Прихожане решили сами отнести гроб на кладбище — Бизер, Джей-Джей и несколько молодых людей, которых я не знаю. Наверное, знакомые Евы.
Чуть дальше по улице, у Дома ведьм, — группа малышей из детского сада. Они пришли на экскурсию. Держатся за, толстую желтую веревку с петлями через каждые полметра. Каждый ребенок цепляется за петлю одной рукой, некоторые рассеянно сосут палец. Несколько ребятишек постарше, привыкшие гулять парами, а не на веревочке, держат друг друга за руки, одновременно не выпуская петли — на всякий случай. Наверное, нелегко ходить таким манером, но сейчас они никуда не идут, а стоят в очереди, ожидая, когда их пустят в музей.
Удивляюсь воспитателям: зачем приводить детей сюда, в дом Джонатана Корвина, судьи, который приговаривал ведьм к повешению? Впрочем, он был менее жесток, чем остальные. Но дети этого не поймут. Они, как и я в их возрасте, считают, что Дом ведьм — это место, где ведьмы живут. Если они вообще о чем-нибудь думают, то о грядущем Хэллоуине, конфетах и маскарадных костюмах. Они не оценят эту печальную историю. Некоторые ребятишки дремлют на жаре, скучают и ищут развлечений. Их внимание привлекает гроб, который медленно выплывает из церковных ворот, и дети смотрят, как он движется по улице. Глядят не отрываясь, широко раскрыв глаза, не понимая, что не следует этого делать. У них нет никакого почтения к смерти, для малышей это часть экскурсии. А может быть, дети думают, что мы уличные актеры, которые бродят по городу и зазывают туристов в Салемский музей ведьм, в подземную тюрьму или в очередной дом с привидениями.
Мы минуем сады Роупс-Мэншн. Машины останавливаются, когда мы переходим Эссекс-стрит и движемся к Каштановой улице — любимой улице Евы. Изначально Уитни жили именно там, прежде чем их вынудили переселиться на Вашингтон-сквер вместе с другими республиканцами — сторонниками Джефферсона.
Это идея Бизера — свернуть на Каштановую улицу и пройти мимо бывшего особняка Уитни, а потом по Флинт-стрит и Уоррен описать круг, вернуться на Кембридж-стрит и направиться к кладбищу. В свое время мы пришли в восторг от этого плана (Еве бы понравилось), но он чересчур амбициозен. Его практически невозможно реализовать на такой жаре. Я уже устала и запыхалась. По-моему, лучше понести гроб прямо, безо всякого круга почета. Пытаюсь внушить Бизеру эту мысль, но, едва процессия оказывается на Каштановой улице, брат сворачивает направо, как и предполагалось, и гроб плывет за ним, раскачиваясь точно лодка.
Летом Каштановая улица пестрит цветочными ящиками и горшками — они стоят на ступеньках старых домов. Здесь красиво в любое время года, но это не самый простой маршрут. Старые кирпичные мостовые похожи на волны — они идут то вверх, то вниз, минуя изогнутые корни деревьев и возникшие за двести лет неровности. Эта улица — сплошная история, но она напоминает Салемскую гавань во время шторма, и гроб подпрыгивает, словно плывет по волнам.
Из-за угла выкатывает туристический автобус, и пассажиры, предвкушая интересный снимок, высовываются из окон, чтобы сфотографировать нас. Автобус сигналит, старик, раскладывающий пасьянс на столике у окна, с легким раздражением смотрит на него и удивляется, когда мимо проплывает гроб и следует вся наша процессия. Он встает, подходит к окну и закрывает ставни.
Кладбище начинается высоко на холме и спускается по пологому склону к церкви. Оно не так уж и далеко, если считать по прямой, но нести туда гроб по жаре — все-таки нелегкая задача. Я вижу напряжение на лице Бизера: он, похоже, сомневается, что это хорошая идея. Мы приближаемся к холму; родственники и группа женщин в красных шляпах — в первых рядах. Кладбище прямо перед нами, но дорога сначала ныряет вниз, а затем уже снова идет вверх. Уже видны могильные плиты на склоне, но я не вижу кладбищенских ворот, а потому понятия не имею, на что все смотрят. Ведьмы, которые идут позади и видят холм целиком, замирают как вкопанные.