Кто-то включил радио, отыскивая Эн-пи-ар. Но приемник старый, сигнал слабый, его глушит более мощная станция, которая явно предпочитает популярные песенки. Сейчас на волне — «Саут Пасифик», и Эцио Пинца поет «Очарованный вечер».
Когда к нам заглядывает Рафферти, почти все гости уже разошлись. Он подходит к Джей-Джею — единственному, с кем здесь знаком. Я наблюдаю, как Джей-Джей при виде Рафферти пытается встать прямо. К тому времени Джей-Джей и Бизер уже изрядно пьяны: пока остальные пили херес и чай, эти двое неустанно передавали друг другу бутылку бренди, наполняя свои бокалы. Я никогда не видела брата пьяным, и мне даже в голову не приходило, что он может напиться, но Аня, кажется, не переживает. Она стоит рядом, будто приклеенная к его бедру, и держит в опущенной руке пустой бокал из-под сладкого хереса, точно маленький колокольчик, в который звонят, созывая гостей к столу.
Джей-Джей подливает себе еще.
— А где дамы? — спрашивает Рафферти.
— Вы разминулись, — отвечаю я, и он, кажется, рад.
— Кальвинисты вернулись в свои логовища? — интересуется Джей-Джей.
— В трейлеры, — поправляет Рафферти. — Да, пока что они убрались.
Я подмечаю нью-йоркский акцент.
— Вашей матери здесь нет? — спрашивает Рафферти, окидывая взглядом комнату.
Для полицейского он чересчур ненаблюдателен.
— Нет.
Рафферти удивлен. Судя по всему, он плохо знает Мэй.
— Неужели вы останетесь здесь одна?
На такие вопросы я не буду отвечать даже полицейскому.
— Мы побудем с Таунер, — спешит Бизер мне на помощь.
— А, ну конечно, — отзывается Рафферти, внезапно осознав, как прозвучали его слова. — Прошу прощения.
— Вы задали этот вопрос как слуга закона или как обыкновенный человек? — спрашиваю я, пытаясь разрядить ситуацию.
— Скорее решил просто поболтать, — отвечает он.
— Тогда выпейте. — Бизер предлагает ему бокал бренди.
Рафферти жестом отказывается.
— Он завязал, — произносит одними губами Джей-Джей, обращаясь к Бизеру, но все мы его слышим, включая Рафферти, который драматически закатывает глаза.
— Чаю? — предлагаю я.
— О Господи, нет, — в ужасе отвечает тот, и мы оба смеемся.
Рафферти определенно хочет что-нибудь сказать — он обводит взглядом комнату и наконец решает затронуть самоочевидную тему.
— Примите мои соболезнования, — говорит он. — Ваша бабушка была очень приятной женщиной.
— Точнее, моя двоюродная бабушка, — поправляю я. Рафферти явно не знает, что ответить. — Но все равно спасибо. — Мы неловко стоим рядом. Что дальше? — А как вы познакомились? — наконец спрашиваю я.
— Я приходил сюда на ленч.
Представляю себе ленч в духе Евы — сандвичи с огурцом и укропом, белый хлеб без корочки, ореховые оладьи, сливочный сыр… Маловероятно.
— Я обожаю необычные сандвичи, — объясняет он.
Меньше всего ожидала услышать именно это. Я улыбаюсь.
Кажется, Ева однажды упоминала, что дружит с полицейским. Отчего-то мне казалось, что этот ее знакомый намного старше.
Детектив пытается угадать, о чем я думаю. Он смотрит на меня. Я бы назвала этот взгляд вопросительно-недоуменным. Или заинтересованным все-таки?
Я вспоминаю уроки Евы, пытаясь продолжить разговор, и замечаю, что Рафферти до сих пор ничего не налили.
— Может быть, содовой? — предлагаю я. — Кажется, я видела бутылку в кладовке. Впрочем, не знаю, вдруг она совсем старая.
— Все, что выпущено после 1972 года, меня вполне устроит.
Я иду на кухню, беру лед и возвращаюсь со стаканом и бутылкой. Джей-Джей вытаскивает коробки со старыми фотографиями из нижнего ящика буфета. Они с Бизером раскладывают снимки на всех пригодных для этого поверхностях, так что поставить бутылку негде. Я протягиваю стакан Рафферти и открываю содовую. Раздается щелчок, когда крышка слетает, — значит, газировка не выдохлась. Она шипит и переливается через край. Толи в кладовке настолько жарко, то ли в стакане чересчур много льда, но, не успеваю я наполнить его и до половины, как содержимое пенится и угрожает залить ковер. Рафферти прижимает палец к стеклу.
Мы неловко стоим — Рафферти наполовину погрузил в стакан указательный палец, я испуганно озираюсь в поисках салфетки.
— Ничего страшного, уже не выльется, — говорит детектив.
— Прошу прощения, — отвечаю я, а потом, глядя на его палец, добавляю: — Ловко.
— Когда-то я любил пиво, — объясняет он. — В прошлой жизни.