Весь Эдинбург бурлил, словно потревоженный улей.
Александр и я отправились в Холируд в тот же день, во второй его половине. Я сказала фрейлинам, что у меня есть для королевы ценный дар, переданный мне на хранение ее покойной матушкой. О, ответили мне дамы, королева сейчас très fatiguée[24]. Она примет меня только на следующей неделе – или неделей позже. Она уверена, что раз я хранила сокровище ее дорогой матушки уже целый год и даже дольше, я могу подержать его в надежном месте еще какое-то время.
Я была в ярости. Я проделала весь долгий путь от Грэнмьюара до Эдинбурга; ради королевы я поссорилась с любимым мужем и подвергла опасности свое драгоценное дитя. Я чувствовала себя усталой, больной и униженной, а беременность обострила мои эмоции до крайности, до предела.
И я решила, что исполню свое первоначальное обещание – и только. Отнесу ларец в тайник Марии де Гиз под часовней Святой Маргариты. А после напишу молодой королеве письмо, в котором изложу все факты, и уеду домой.
Даже Эдинбургский замок, стоящий на своей древней скале высоко над бурлящим городом, был забит людьми, которые приехали в столицу, чтобы поприветствовать новую королеву. По счастью, большинство из них, включая солдат и дворцовых слуг, пользовались всеобщей сумятицей, чтобы без помех бражничать и играть на волынках во дворе перед королевским дворцом, так что мы с Александром смогли пройти в большой дворцовый зал, не привлекая ни малейшего внимания.
– Подземный ход, – прошептала Мария де Гиз, испуская свой последний вздох. – Из подвалов под большим залом дворца. Никогда никому об этом не рассказывай…
Александр нес ларец в неприметной кожаной седельной сумке, перекинутой через плечо, и в обеих руках – по фонарю. Я прятала в своей сумке несколько цветов, которые сорвала в заброшенном саду, что был разбит у южной стены Холируда; там были розы и гвоздики, веточки розмарина и полевые цветы: маргаритки и тысячелистник и кукушкин цвет, беззаконно разросшиеся среди своих пышных садовых собратьев. Розмарин – в память о старой королеве, культурные розы – в честь молодой. Их окраска была правильной – бледно-розовой, но неправильными были сами эти цветы – означало ли это, что молодая королева здесь, в Холируде, не приживется? Полевые цветы, случайно выросшие и случайно найденные, расскажут мне о дальнейшей судьбе самого ларца.
– Надо искать здесь, у камина, – пробормотала я, с трудом, неуклюже, потому что мне мешал выпирающий живот, села на корточки и провела рукою по обшивке стены. Двенадцать от пола, но двенадцать чего? На полированной деревянной обшивке не было заметно никаких линий, никаких швов между панелями. И я не видела на дорогом дереве никаких крестов. Я принялась наугад простукивать панели и нажимать то тут, то там – но все было тщетно.
– Не понимаю, дорогая, почему тебе вдруг вздумалось последовать инструкциям старой королевы именно сейчас, – промолвил Александр. Голос у него был недовольный и раздраженный; ему хотелось остаться в Холируде вместе с придворными, толпящимися вокруг молодой королевы, точно мухи, слетевшиеся на мед. – И я бы не хотел уезжать в Грэнмьюар, по крайней мере, до тех пор, пока не буду представлен королеве.
– Я хочу домой, – сказала я. Какая ирония судьбы – еще две недели назад я ссорилась с мужем, так как во что бы то ни стало хотела поехать в Эдинбург – но я все еще злилась на королеву за ее пренебрежение, и моя непоследовательность нисколько меня не смущала. Я начала отмерять расстояние от пола и левого края камина, используя в качестве единицы измерения ширину своего пальца. Ничего! – Неужели тебе совсем неинтересно посмотреть на потайной подвал под часовней Святой Маргариты? Самой часовне уже несколько сотен лет, а говорят, что место, где ее построили, почиталось священным и раньше, еще до прихода христиан. Этому подвалу может быть несколько тысяч лет.
– Значит, там уже несколько тысяч лет полно крыс и пауков. А вообще-то и Эдинбургский замок, и часовня Святой Маргариты построены на монолитной скале. Вряд ли жившие здесь в древности дикари могли продолбить под ними подвалы при помощи своих орудий из камня и костей.