Мне казалось, что они будут не «моими читателями», а читателями самих себя, а моя книга – всего лишь своего рода увеличительное стекло… Я дал бы им возможность читать то, что лежит внутри них самих…
Искренне ваш, автор
Письмо второе
Под куполом цирка: необычный вид читающего мозга
Мозг – шире, чем небо – положи их рядом и,
Один другое будет вмещать
С легкостью, и ты – рядом —
Мозг глубже моря – держи их – от синего до синего —
один другое впитает – как губки воду впитывают —
Мозг – это просто вес Бога – подними их фунт
за фунтом
И они будут отличаться… Как слог от звука…
Дорогой читатель,
Эмили Дикинсон – моя любимая американская поэтесса девятнадцатого века. Она была моей любимой поэтессой еще до того, как я осознала, как много она писала о мозге, и все это с самого невероятного и ограниченного наблюдательного пункта – окна ее второго этажа на Мейн-Стрит, в Амхерсте, в штате Массачусетс. Когда она писала: «Скажи всю правду, но уклончиво, успех в схеме, есть, ложь», она ничего не знала о множестве контуров мозга. Но, как и у великих неврологов XIX века, у нее было интуитивное понимание способности мозга «шире, чем небо», то есть квази-чудотворной способности мозга выходить за пределы своих границ, чтобы развивать новые, никогда прежде не востребованные им функции. Нейробиолог Дэвид Иглмэн недавно написал, что клетки мозга «соединены друг с другом в сети такой ошеломляющей сложности, что она обанкрочивает человеческий язык и требует новых видов математики… В одном кубическом сантиметре мозговой ткани столько же связей, сколько звезд в галактике, Млечный Путь».
Именно способность создавать эти извилистые ряды связей позволяет нашему мозгу выйти за пределы своих первоначальных функций и сформировать совершенно новую схему для чтения. Новая схема была необходима, потому что чтение не является ни естественным, ни врожденным; скорее, это неестественное культурное изобретение, которому едва исполнилось шесть тысяч лет, на любых «эволюционных часах». История чтения занимает немногим больше, чем пресловутое тиканье перед полуночью, однако этот набор навыков настолько важен в своей способности изменять наш мозг, что он ускоряет развитие нашего вида к лучшему, а иногда и к худшему.
Создание читающего мозга
Все начинается с принципа «гибкости в пределах» в конструкции мозга. Больше всего меня поражает не множество сложных функций мозга, а то, что он способен выйти за рамки своих первоначальных, биологически данных функций, таких как зрение и язык, и развить совершенно неизвестные способности, такие как чтение и умение считать. Для этого он формирует новый набор путей, соединяя, а иногда и перепрофилируя аспекты своих старых и более базовых структур. Подумайте о том, что делает электрик, когда его просят проложить новую проводку в старом доме, чтобы вместить современную, незапланированную систему путевого освещения. Без малейшего вмешательства со стороны электрика наш мозг перепрофилирует нас гораздо более изобретательным образом. Столкнувшись с чем-то новым для изучения, человеческий мозг не только перестраивает свои оригинальные части (например, структуры) и нейроны, отвечающие за основные функции, такие как зрение и слух, но он также способен переоборудовать некоторые из своих существующих нейронных групп в этих же областях, чтобы приспособиться к конкретным потребностям новых функций. Не случайно, однако, переименовываемые группы нейронов имеют связи с новой функцией. Как отметил парижский нейробиолог Станислас Деан, мозг рециркулирует и даже перенацеливает нейронные сети на навыки, которые когнитивно или перцептивно связаны с новым. Это прекрасный пример пластичности нашего мозга в пределах возможного. Эта способность формировать новые переработанные схемы позволяет нам изучать всевозможные генетически незапланированные виды деятельности, начиная с изготовления первого колеса, изучения алфавита, серфинга в сети во время прослушивания Coldplay и отправки твитов. Ни один из этих видов деятельности не является жестко спланированным или не имеет генов, специально предназначенных для его развития; это культурные изобретения, которые связаны с поглощением коры головного мозга. Тем не менее существуют значительные и даже трудные последствия того, что чтение не является жестко привязанным к языку. В отличие от чтения, устный язык является одной из наших основных человеческих функций. Как таковой он обладает специальными генами которые разворачиваются с минимальной помощью, чтобы дать нам возможность говорить, понимать и думать словами. Вот почему маленький ребенок, помещенный в любую типичную языковую среду, будет учиться говорить на этом языке практически без обучения. Это удивительная вещь. Не так обстоит дело с такой новинкой, как чтение. Конечно, существуют гены, отвечающие за базовые способности, такие как язык и зрение, которые перестраиваются, чтобы сформировать схему чтения, но сами по себе эти гены не производят способности к чтению. Мы, люди, должны научиться читать. Это означает, что мы должны иметь среду, которая помогает нам развивать и соединять сложный набор базовых и не очень базовых процессов, чтобы каждый молодой мозг мог сформировать свою собственную новую схему чтения. Я хочу подчеркнуть здесь кое-что существенное: без генетической схемы чтения не существует ни одной идеальной схемы чтения. Там могут быть разные схемы. В отличие от развития языка, отсутствие схемы чтения означает, что ее формирование подвержено значительным вариациям, основанным на специфических языковых требованиях читателя и условиях обучения.