Он пожимает плечами.
— Они покупают тот цвет, который мне нравится.
Она смотрит на него в упор. Будто пытается прочесть его мысли.
— Демьен, я хочу побеседовать с твоими родителями.
— Хорошо.
В это раз он встречает её взгляд, и видит в нем удивление.
— Мой отец позвонит вам, если вы скажете, когда вам удобно поговорить.
— Сейчас, подожди…
Она все ещё не может поверить в его слова. Её властная уверенность дает трещину, и она копается в сумочке, немного суетливо, что совсем не вяжется с её обликом.
— Вот, возьми, — наконец, она протягивает листок блокнота, на котором карандашом написан номер телефона. — Пусть он позвонит завтра вечером. Он ведь сможет?
Она вновь в упор смотрит на него, ожидая возражений.
Но Демьен лишь кивает.
— Да, сможет.
Он провожает её взглядом до самого лифта. Высокую, прямую, в черной монашеской одежде.
Он прячет блокнотный лист в карман. Завтра вечером он позвонит по этому телефону, и голосом взрослого, усталого после работы мужчины, поговорит с Еленой Сергеевной. Они обсудят их странную дружбу с Рексом, и мужчина тоже выразит ей свое беспокойство. Расскажет, как Демьен учится. Посетует, что у него нет в школе друзей. И что единственное хобби его сына — мастерить из бумаги птиц. И что они, родители Демьена, очень много времени проводят в научном институте, и заниматься своим сыном могут разве что по выходным. А ведь они еще молоды, и на выходных им самим хочется куда-нибудь сходить, в кино или театр, на концерт, в ресторан.
Он будет говорить и говорить, и легко лгать каждым словом.
В этой лжи Демьен не видит безнравственности. Ложь — совсем не тот порок, который ему предъявят по ту сторону.
Дем подходит к дверям квартиры и нажимает пальцем на кнопку звонка.
***
— Давай в «Шакала», а, Дем?
Игра, которая никогда не надоест. Бесконечный пиратский бой за золото, на суше и под землей — в зависимости от серии.
Мама недовольно ворчит, но папе игра нравится не меньше, чем мне. Кажется, даже больше. Честно говоря, я удивляюсь азарту папы каждый раз. Судя по всему, он покупал «Шакала» себе, а не мне.
Наши с ним почти ежевечерние баталии всегда наполнены самыми горячими эмоциями. И в такие моменты именно я чувствую себя взрослым — в сравнении с отцом.
Дему игра тоже нравится. Азарта в нем меньше, чем в папе (и слава Богу), но и проигрывает он чаще. Пару раз мы даже садились играть втроем.
— Давай, — соглашается Дем. — А потом на улицу, ага?
— Я только «за». Есть идеи, куда сегодня поехать?
— Пока нет. А у тебя?
— Тоже никаких. Но, наверное, придумаем что-нибудь по ходу дела.
Наши с Демом прогулки ограничены пешей доступностью одного ходячего подростка, толкающего перед собой коляску с подростком неходячим. Это примерно четыре квартала от трамвайной остановки или станции МЦК. В час пик, правда, трамвайное движение по старой Москве прекращается полностью. К тому же не во всякий трамвай мы можем сесть — только в новые. Папа называет их «космическими». Они действительно выглядят футуристично, и напоминают космический корабль.
Про метро можно даже не вспоминать. Оно совершенно не приспособлено для людей с ограниченными возможностями. То есть для меня.
— Ты не видишь коробки с игрой, Дем?
— Нет. Может, она в кабинете твоего отца?
— Точно! Мы ведь позавчера у него играли. Сейчас я съезжу и привезу.
Папа никогда не запрещает мне заходить в свой кабинет. Но, и не поощряет лишнего любопытства. Он много ездит по командировкам от монастыря, а в промежутках также много работает. В основном он пишет речи, планирует и организует встречи духовенства с политиками, и с журналистами тоже. Его стол вечно полон бумаг и распечаток, с которыми он сверяется. Иногда поверхности стола ему не хватает, и он раскладывает бумаги на полу, в определенном порядке.
То есть, я со своей коляской способен внести немалый хаос в его тщательную и кропотливую работу.
Кабинет у папы большой. Наша квартира трехкомнатная, и папа занимает под работу целиком всю гостиную. Это справедливо. У меня очень большой папа, и у него очень много работы.
Въехав в отрытые двустворчатые двери (папа всегда оставляет их распахнутыми в свое отсутствие), я останавливаюсь, и ищу заветную коробку. Она долго прячется, но, наконец, обнаруживается — по закону подлости на одной из верхних полок.
Я все равно подъезжаю и пытаюсь её достать. Разумеется, безуспешно.
Развернувшись, я уже готовлюсь позвать Дема, как вдруг замечаю интересную фотографию на столе. Вообще-то я не имею привычки рыться в папиных бумагах, и давно уже перестал обращать на них внимание. Но сегодня мой случайный взгляд натолкнулся на нечто действительно необычное.