— Подожди, Дем! А ты, ты сам-то, откуда знаешь про Эйоланд, статуи, войну и все такое?
— Я там был, — просто ответил Дем. — Я был в Эйоланде. И видел эту статую собственными глазами. А историю города прочитал в Библиотеке.
Он подумал, и уже мрачно добавил:
— Страшная книга. Руки от неё немеют. Настолько она холодная и… голодная.
— А что за библиотека, Дем? Мы можем туда с тобой поехать?
Дем рассмеялся в ответ, искренне и весело. Его смех колокольчиками рассыпался над каменной плиткой.
— Почему бы и нет? Только там очень жутко.
— Там особая жуткая библиотекарша? Она всех съедает за нарушение тишины?
— Почти угадал. Но, во-первых, не она, а он — Библиотекарь. Его зовут Пилат. Во-вторых, съедает не он лично.
— Ты шутишь?
— Вовсе нет.
— Тогда, может, не стоит туда ехать?
— Знаешь, мне кажется, там есть книга, которая тебе очень нужна, Рекс, — как-то медленно, о чем-то раздумывая, произнес Дем. — Нам обязательно стоит туда поехать. Только чуть позже.
Но мои мысли уже перескочили на другое:
— Пилат? Как в Библии?
— Совсем нет, что ты. Случайное совпадение. А полное имя Библиотекаря — Пилат Изуба.
Библиотека меня заинтересовала. Обожаю всякие тайны и загадки. К тому же, Дема там никто не съел, а значит, вряд ли позарится и на меня.
— А когда мы туда поедем, Дем? Давай на следующей неделе, а?
— Давай, — согласился Дем. — Почему нет? Уверен, Пилат тебе понравится. А ты понравишься ему.
***
Вечером, попрощавшись с Рексом, Демьен побродил по набережной, и уже в сумерках поднялся к Крутицкому подворью.
Неухоженное, заросшее, кое-где облепленное лохмотьями зеленой сетки, прикрывающей бесконечную реставрацию, оно выглядело глухим и покинутым.
Взгорок над рекой ловил вечернюю прохладу. Кирпич полуразрушенных стен дышал холодом. Над густой травой роилась мошкара.
Демьен наклонился и взял в руку обломок кирпича, один из сотен валявшихся вокруг. Он брал их не раз, и не два, пытаясь нащупать в них тепло Творца, ради служения которому возводился монастырь.
Однако каждый раз его ладонь ощущала только молчаливый и мертвый холод. Камни не говорили с ним. Они были бездушны. И тепла Творца, если оно и существовало в них когда-то, уже не хранили.
Шум мегаполиса не отпускал Демьена и здесь, но он спокойно к нему относился. Холод же монастыря вызывал в нем грусть — но и только.
Словно призраки, тихо подошли три бродячие собаки, жившие здесь же, в зарослях, и ткнулись холодными носами ему в руки. Он погладил их, по очереди, скормив каждой по кусочку колбасы. Облизав ему ладони, они ещё некоторое время сидели рядом, а потом ушли, по своим собачьим делам.
Он сел, разглядывая огни города. Был ли этот город обычным, каких множество?
Наверное, нет, раз он так надолго здесь задержался.
Случайный гость, он остался, не в силах бросить худого мальчика в инвалидной коляске. Он проходил мимо десятков таких, как он. Может, даже сотен. А мимо Рекса пройти не смог.
Он и сам не знал, почему.
Рядом с Рексом он чувствовал себя настоящим. Или не так — он чувствовал себя по настоящему живым. И нужным. Иначе ведь зачем жить, если не нужен никому?
Рекс понимал, что никогда не сможет ходить. Что никогда не сможет жить той самой жизнью, которой другие мальчишки, будущие взрослые, живут, и не замечают. Понимал, что жизнь никогда не станет к нему справедлива.
Но Рекс старался. Старался наивно и открыто, словно веря в сказку.
Демьен не умел жалеть. И не умел отличать взрослых от детей — разве что по росту. Он не умел слишком многое для жизни в этом большом городе. А рядом с Рексом он ощущал себя бесконечно взрослым, и одновременно слишком маленьким, беспомощным.
Первый раз за свою жизнь он с кем-то дружил. А потому бросить Рекса не мог. Он не умел так поступать. Никто его этому не научил. Рядом с ним не было взрослых, которые сказали бы ему: Демьен, малыш, ты найдешь ещё много друзей. Ведь впереди вся жизнь, такая долгая и счастливая.
Рядом с Демьеном не было взрослых, которые всё бы решали за него.
В небе влажно засветились звезды. Теплые и ласковые, большие и маленькие, словно множество любопытных живых глаз.
Привычно рисуя линии знакомых созвездий, он откинулся на спину. Губы молитвой шептали названия, а палец водил, словно по черному ватману, собирая все солнца в причудливые рисунки.
Наконец, он собрал их все.
Теперь можно было ложиться спать.
Немой холод ночи не пугал его. Демьен шевельнул плечами, и серая куртка зашелестела покровом крыльев, с длинными, серыми же перьями.