Он неуклюже взлетел, сделал круг над монастырем, и забился в колокольную башню, в самый её верх, в гнездо на потолочных брусьях.
Крылья окутали его теплым одеялом.
Падший ангел уснул.
***
Моя комната молчала, как молчит всегда, будучи пустой. Чем бы я ни пытался ее наполнить, любой звук лишь подчеркивал ее пустоту, отражаясь от стен и моей коляски.
Заставляя смотреть на неподвижные ноги.
Вытеснить пустоту из комнаты могли только мама, папа и Дем.
Папа вытеснял ее сразу, самим собой. Огромный, шумный, веселый, в комнате он не мог уместиться с чем-то еще столь же большим.
Мама выгоняла пустоту теплом и запахом кухни. Даже её «зайчонок» действовало. Пустота бежала со всех ног, возвращаясь опасливо, на цыпочках заглядывая в комнату из-за приоткрытой двери.
Закрытые двери от пустоты не помогали.
Когда приходил Дем, пустота не сбегала и не вытеснялась в другую комнату. Она распадалась и исчезала, чтобы с трудом, но соткаться вновь позже, после его ухода.
Говорят, если в вашей комнате поселилась пустота, то от нее невозможно избавиться. Бывает, даже сменить дом недостаточно.
Ведь иная пустота — проклятие.
Здесь и сейчас, вечером, отогнать и растворить пустоту было уже некому. Папа задерживался на работе и вернется только утром. Мама, заглянув в комнату и пожелав спокойной ночи, обняв на краткий миг и поцеловав в лоб, ушла спать. Ее визит оказался слишком краток, чтобы изгнать пустоту далеко.
Дем уехал домой, теплый и яркий, с небольшим треугольным лицом, покрытом веснушками.
С момента, как он уехал, прошло три часа, достаточных, чтобы пустота вернулась.
Я съездил в ванную, умылся и почистил зубы, слушая голос воды, исчезающей в раковине. Затем вернулся в спальню, старательно делая вид, будто пустоту не замечаю.
Оставив коляску у дверей, я дополз до кровати и переоделся в пижаму. Конечно, можно подъезжать и вплотную, а затем, поставив коляску на тормоз, просто переползать с нее на кровать.
Но я так не делаю.
Мне кажется, когда я ползу от дверей до кровати, мимо пустоты, наблюдающей за мной, как наблюдают за червяком, я забираю у нее часть силы. Я ползу медленно и неуклюже, даже мучительно, волоча за собой безжизненные ноги. И терплю, стиснув зубы.
Когда я доползаю до кровати и затаскиваю себя на нее, то победно смотрю в сторону пустоты. Она делает вид, что моя победа ничего не стоит, но я вижу, как она морщится в досаде.
Это повышает мне настроение. Я переодеваюсь, залезаю под одеяло и устраиваюсь поудобнее.
После чего выключаю свет.
Знаете, мне часто хочется умереть. Нет, не так. Мне хочется, чтобы меня не было.
Не именно «не стало», а чтобы «не было».
Чтобы я не существовал вовсе. Никогда.
Но умирать очень-очень страшно.
Каждый ребенок — коллекционер. Он собирает свои мечты, ищет их, выменивает у других детей, делится ими.
Я тоже коллекционер.
Глядя на свои ноги, я коллекционирую то, чего у меня никогда не будет.
Это чертовски неудачная коллекция — мне некому о ней рассказать и не с кем ей поменяться.
Когда я просыпаюсь ночью, то могу протянуть руку и щелкнуть выключателем лампы. Тогда загорится свет. Щелкну еще раз — и он погаснет.
А хочется, чтобы я протянул руку и навсегда выключил самого себя.
Но сколько бы я так не делал, ничего не случалось. Только загорался и гас свет.
Хотя каждый раз, когда я протягивал руку к выключателю, мне было очень-очень страшно.
Я боюсь умирать. Но мне хочется, чтобы меня никогда не существовало. Безногого и беспомощного.
Любого.
***
Мне снилось, будто бы моя коляска стоит на перроне серого, словно покрытого пеплом, вокзала.
Безжизненный голос из динамика прожевал и выплюнул отправление пассажирского поезда. Состав вздыхал и громыхал на ближайшем ко мне пути. Я сидел в своей коляске неподвижно, и смотрел на вагоны, покрытые жирной пылью, пахнущие креозотом и мочой, и на торопливо закрывающих двери проводниц, с их потасканными лицами. Вокруг, словно призраки, мелькали люди с чемоданами и сумками в руках. Все они были плоскими, как старая фотография, и прозрачными, как заплёванное стекло.
Лишь один из них привлёк моё внимание. Его длинное пальто будто вобрало в себя текстуру с других людей, и было отчётливо чёрным, объёмным, с трепещущими на ветру полами.
Огромный, высокий, человек двигался легко, но весомо, даже с грацией. Засунув руки в карманы, он шёл боком ко мне, и потому я не видел его лица. Направляясь к поезду, он не торопился, как если бы опаздывал, но шёл целенаправленно и уверенно.