Войток не отвечал. Заботливый ОБЛОМовец, глядя на лежащего животом к верху сотрудника, с подрагивающими пальцами и окровавленной дыркой на маске в месте лба над тускнеющими голубыми глазами, разъяренно взвел Калашников на Пашино укрытие. Он, отдышавшись, заорал:
— Елисеев, прикрывай! Отходим! В укрытие!
Правоохранитель с фамилией Елисеев стал стрелять одиночными по дивану. В это время другой уцелевший оперативник потащил за плечи раненого в ногу Спарки к арке в игровой зал.
Павел резко выглянул с боку дивана и сделал один за другим три выстрела в прикрывающего Елисеева. Две пули, рассыпая искры, попали в бронежилет, что заставило милиционера покоситься назад и согнуться. Третья угодила ему куда-то в лицо. Елисеева опрокинуло назад. Он грохнулся на пол, машинально стреляя в потолок, с которого тот час же посыпались обломки.
Заботливый ОБЛОМовец почти дотащил Спарки до стены, которая должна была стать надежным укрытием, как сквозь выстрелы услышал: „Это за папу!“ Он обернулся, схватившись за автомат, перекинутый на ремне через спину. ОБЛОМовец увидал вспышку выстрела перед силуэтом неизвестного. Потом его голову резко дернуло влево….
Пуля попала милиционеру в висок. Его голова резко дернулась в противоположную сторону, брызнув на плечо кровью. ОБЛОМовец, разжав пальцы, выпустил Спарки и упал лицом в проход к игровому залу.
— А это от меня! — произнес Павел в гарнитуру.
Спарки, панически ухватившись за автомат, шипя сквозь зубы, сделал пару выстрелов по Читеру, но Павел словно предвидел это событие и… и попросту чуть отпрыгнул в сторону выстрелив в Спарки. Милиционер получил пулю в глаз и, выронив, свой Калашников, шлепнулся на спину, широко раскинув руки.
— А это за малыша Ипполита! — приземлившись после прыжка, сказал Павел.
Из-за стены внезапно появился еще один правоохранитель в маске. Он направил АкМ на Пашу. Но тот его опередил, молниеносно вскинув угловатый ствол и прострелив ему шею. Милиционер, выронив Калашников, схватился за горло и упал на колени. Он страшно хрипел, сильно выпучив глаза. Между его пальцами, которыми он обхватил горло, начала сочиться кровь. Через миг ОБЛОМовец упал с колен лицом в пол.
— А это за Бобо — космическую обезьянку!
Сказав это, Павел встал с корточек и пошел в игровой зал, переступая трупы ОБЛОМовцев. Там творилась жуткая паника. Клабберы рвались прочь из клуба, но кто-то не выпускал их. Они толкались, кричали и грязно ругали друг друга. Через них пробирались, жестоко расталкивая всех, кто у них был на пути, два милиционера в масках с автоматами. Павел, спрятав в кобуру под мышкой пистолет, подобрал с пола Калашников последнего застреленного им правоохранителя. Держа автомат в одной руке, он сказал:
— Кто-то не угостил меня своими булочками…. Теперь ВЫ заплатите за это!!!
Он взял автомат обеими руками и, передернув затвор, стал стрелять по толпе. Первая пара пуль врезалась в спину темнокожему парню в блестящей черной кепке и черной безрукавке с белой надписью „Iron“. Затем орущей писклявым голосом блондинке в сером с полосками пиджаке „Jeechada“, мужчине с длинными зачесанными назад волосами, брюнетке в купальнике, шатенке….
— Телок наплодилось, а лес валить то некому, автобаны строить, уголь добывать, — выдавливал из себя Павел дрожащим от отдачи голосом.
Но вряд ли его кто-то слушал.
Обезображенные пулями, клабберы, дергаясь и вопя, падали на других или на пол, заглушая своим криком музыку. В этот момент своими голубоватыми вспышками заработал стробоскоп.
— А-а-ай! В МЕНЯ стреляют! — закричал из толпы один из милиционеров.
— Получи сцука! — выкрикнул, обернувшись другой.
Он навел Калашников по направлению ведущегося по ним огня. Но его слепило стробоскопом, руки подрагивали. И к тому же в момент нажатия спускового курка кто-то из паникующих клабберов кинулся на него с криком:
— Суки! У меня папа подполковник….
Дальше он не продолжил — заглушила очередь из автомата. Траектория стрельбы была нарушена. Пули прошибли несколько игральных автоматов за Пашиной спиной. С них со звоном посыпались монеты.
Раздалась ответная очередь. В сверкающем пространстве мелькали головы, руки, тела. Крики смешивались с выстрелами и тонули в тяжелом роке.
Молодой полковник с тревогой слушал переговоры, доносящиеся с рации. Сквозь треск атмосферных помех было четко слышно стрельбу и дикие крики. Максиму было предельно ясно, что его хитрая сделка, не раз успешно прокрученная, с треском проваливается. Его настигло невероятно сильное волнение и растерянность. Но волновался Песчаников не об убитых сотрудниках, а о наркотике и деньгах.