Выбрать главу

Но почивать на лаврах было некогда. Уже 27 сентября «чижи» впервые выступили в легендарной «Горбушке». Для российской рок-группы здешняя сцена считалась вершиной общественного признания.

— «Горбушка» не рассматривалась как имя — только как площадка, где может поместиться определенное количество человек, — говорит Лебединова. — Блефовать, говорить: «Мы возьмем “Горбушку”!» — понимая, что туда придут три человека, — этот дешевый понт был не нужен нам по определению, а во-вторых, он был нам не по карману. Как только мы поняли, что в «Горбушку» придут люди и будут покупать билеты, тут же начались переговоры. Там был, конечно, некоторый скрип, но все равно это нельзя назвать подвигом.

Было нечто символическое в том, что в «Горбушке» вновь пересеклись пути Чижа и БГ. Но если в 1993 году Борис Борисыч вывел его на сцену «Горбушки» во время своего концерта, то сейчас, в 1995-м, БГ выступал на несколько дней раньше Чижа, представляя свой новый альбом «Навигатор». Он же сделал «чижам» дополнительную рекламу в интервью журналу «Огонек». «Я не понимаю, что такое русский рок-н-ролл, — говорил Борис Борисыч. — У нас им занимаются больные люди. Не могу сказать этого про Чижа. Я послушал его новый альбом, вот наконец в России чего-то появилось. Без зануди, без того, чтоб рубашку рвать на груди и крест обнажать».

Ниже шел постскриптум «Огонька», сообщавший, что у читателей есть «редчайшая возможность услышать питерского музыканта Сергея Чигракова, впервые выступающего в Москве не в клубах, где и дорого, и неуютно, а в концертном зале с хорошей акустикой».

Побывавший на концерте Леонид Захаров из «Комсомолки» писал, что в «Горбушке» еще «витал дух Гребенщикова, но он тихо улетучился с первыми чижовскими аккордами, и стало ясно: это — полный триумф. То, что публика буквально сходила с ума в зале, — в принципе не такая уж редкость. Но после концерта поклонники сидели в фойе и пели хором песни Чижа — многие ли наши звезды первой величины могут таким похвастаться? Словом, налицо все признаки надвигающейся чижемании».

Вершиной народного признания стал визит на московский концерт «чижей» представителей табачной компании.

— Очень многие люди, — говорит Чиж, — стали курить «L&M» под влиянием «Перекрестка», они мне сами говорили. До сих пор подсовывают пустые пачки: «Нацарапай: “Прости”. Я пишу: “Прости!”»

Правда, контракт с «табачниками» так и не был подписан. Но, скорее всего, Чиж отказался бы от него и сам: он видел себя в рекламе исключительно в качестве эндорсера — музыканта, пропагандирующего инструменты того или иного производителя (например, гитар Gibson). В крайнем случае — brand ambassador’а крымских вин. Или джинсов, да и то не всех.

1995: «...О любви»

Уверен, что до тех пор, пока у Чижа будут новые песни, у нашего рока имеется будущее.

Андрей Бурлака, журнал «FUZZ», июнь 1993

Однажды Гребенщиков сказал журналисту «АиФ», что пишет в среднем 18 песен в год. Чиж за целый год после переезда в Питер сочинил всего три — «Перекресток», «Попутную» и «Последние деньги». В интервью журналу «Репутация» (Самара) он признался: «Я восхищаюсь Питером, но стараюсь выбросить его из головы, потому что он так давит своей красотой, что я не могу написать ни строчки. И мне кажется, что бы я ни написал — всё выглядит так погано. Здесь Пушкин сочинял. И я, фуфло, сижу тут и еще что-то кропаю...»

Петербург действительно сильно влияет на живущих здесь людей. Он даже способен сломать человека, если тот не принимает этих перемен. «Почему в Питере люди сутулые? Небо низкое», — шутит Юрий Шевчук. Такой же «рок-эмигрант», как и Чиж, он убежден, что «простор меж небом и Невой» представляет собой прокрустово ложе для человека, желающего там жить и творить, — город начинает тебя выпрямлять или, наоборот, сгибать. Даже абориген Гребенщиков жаловался, что Петербург его «давит».

«Встречал друзей-музыкантов, — рассказывал Чиж, — которые говорили: “Вот новый альбом пишем”, а у меня в это время была какая-то пустота». К весне 1995-го его энергетика подсела, как разряженная батарейка. Вспоминая концерты того периода, журнал «FUZZ» писал, что «Чиж выходил на сцену штукатурочно-бледный, со стеклянным взглядом, и играл как этакий clockwork orange[106] — вроде бы все добрые, хорошие песни, но, затверженные до механицизма, они теряли и жизнь, и юмор».

Сам Чиж считает, что в этом был виноват тот безумный гастрольный график, который обрушился на группу:

вернуться

106

«Заводной апельсин». — Авт.