Самым популярным стилем стало диско — откровенно танцевальная музыка в режиме 140 ударов в минуту. Эти зажигательные карибские ритмы ворвались в СССР вместе с группой Boney M — изо всех окон звучал их главный хит «Sunny», а слова «дискотека», «диск-жокей» и «скачки» (танцы на дискотеке) мгновенно вошли в лексикон городской молодежи[10].
Своеобразным ответом на «вызов Запада» стал альбом композитора Давида Тухманова «По волне моей памяти». Многие дзержинские музыканты, по выражению Чижа, «присели» на эту новаторскую пластинку вполне конкретно: каждая необычная гармония, каждый необычный тембр — всё было старательно «передрано, перелизано и переточено».
Сам Чиж часами просиживал возле проигрывателя с аккордеоном, разбирая тухмановский диск по нотам. Особенно ему нравилась песня «Сердце, мое сердце» на стихи Гёте.
— Я полностью расписал партитуру, вплоть до дудок[11]. Во-первых, мне хотелось проверить, смогу ли я это сделать. Во-вторых, было интересно понять, что ж там именно происходит, почему так звучит, — я уже начинал врубаться в гармонии, изучать аранжировки.
Параллельно с этим Чиж всерьез взялся за гитару. Тем более что в училище было немало виртуозов-гитаристов. Таких, как третьекурсник Женя Емельянов, который на простой «испанке» с нейлоновыми струнами играл в копейку — от первой до последней песни — все партии Джимми Пейджа.
— «Вау» тогда еще не было, поэтому я сказал: «Ни х** себе!» — вспоминает Чиж. — Я стоял и смотрел во все глазища, как это, в принципе, можно делать. До этого я просто чесал медиатором по струнам, а тут смотрю — можно пальцами играть. И играть так, что просто ужас!.. Он же «подсадил» меня на Джоан Баэз, со всеми этими кантри-ходами... А с другой стороны, был Сережа Кормушкин, с его толстыми пальцами, низенького роста, бывший боксер. Он играл совершенно в ином стиле — «ковырял» какие-то непонятные аккорды, джазовые штуки. И моя манера игры на гитаре идет именно от этих людей.
Чиж был уже знаком с нотами и поэтому не тыкался в струны, как слепой котенок. Он выучил гитарную аппликатуру и стал «перекладывать» на гитару любые, даже самые сложные аккордеонные партии. (Его теплые, «с завитушками», гитарные соло — прямое следствие этого метода.)
— Я помню, как Серега начинал, и считаю, что именно в гитаре он добился наилучших результатов и просто ошеломляющего прогресса, — говорит Михаил Климешов, его приятель по училищу. — Подозреваю, что некоторые гитарные школы, которые гуляли по училищу, он «передрал», переплавил, что-то оттуда выцепил. А самое главное, такое количество информации, которую он через себя пропустил, — для этого у многих людей жизни не хватит...
— И весь первый курс меня, как ни странно, совершенно не интересовали барышни, — утверждает Чиж. — Мне было не до них. Нет, у меня был краткосрочный романчик, в месяц длиной. А всё остальное время я жил музыкой.
Впрочем, чтоб не прослыть «ботаником», Чиж записался в секцию тяжелой атлетики. Эксперимент завершился, когда он чуть не вывернул руки: поднимал штангу, не удержал равновесие, и руки повело назад. «Чтоб я тебя больше не видел в спортзале! — рявкнул тренер. — Ты же аккордеонист!» Это была первая, но не последняя попытка Чижа приобщиться к спорту: «У меня уже засвербило, и я пошел играть в баскетбол. Пока мне не сказали: “Ты что, дурак? Хочешь пальцы себе выбить?..”»
В конце первого курса Чижа ожидало новое потрясение. Сначала ему в руки попала книга Алексея Баташева «Советский джаз». Небольшого объема, всего 165 страничек, она вместила всю историю джаза в СССР за пятьдесят лет. Если читать между строк (что было, в общем, нетрудно), то выходило, что именно джазмены были нашим первым андеграундом. Их запрещали, давили, шельмовали («От саксофона до ножа — один шаг!»), они были вынуждены развлекать публику в ресторанах, но всё равно остались верны музыке, которую любили. Было чему завидовать: те, кто не сдался, делали то, что хотели.
Впрочем, Чиж пропускал в «Советском джазе» целые абзацы и страницы. Единственное, что тогда его интересовало, — фрагменты об искусстве импровизации, без которой немыслим сам джаз.
Тем же летом кто-то из ребят-духовиков, чтобы найти денег на опохмелку, пустил с молотка свои виниловые богатства. Так Чижу досталась пластинка, записанная лауреатами московского фестиваля «Джаз-66». Затем к нему в руки попал миньон фирмы «Мелодия» с композициями Александра Цфасмана и Александра Варламова, тех самых корифеев нашего джаза, которые упоминались в монографии Баташева.
10
Как вспоминал лидер «ЧайФа» Владимир Шахрин, «двор купился на светящиеся огоньки и стереозвучание. Двор запел “Варвара жарит кур...” (“Daddy Cool”) и, закатив глаза, слушал на первых переносных кассетниках “Бони М”. Старенькие семирублевые гитары куда-то пропали, живая музыка скромно отошла в тень... Храм был разрушен».