Но, кроме гастрольной болтанки, ничего принципиально нового не происходило. Если не считать очередной концертной программы «Энциклопедия» (сплошь из старых хитов) и переезда Чиграковых в более просторную квартиру на Мойке с «евроремонтом», где главе семейства даже выделили рабочий кабинет, чтобы он смог разместить там компьютер, все свои инструменты — гитары, перкуссии, диджериду, казу, губные гармошки, синтезатор и т. п., а также обширную фонотеку (хотя Чижа больше обрадовало, что он наконец-то получил возможность купить и поставить в гостиной рояль).
«Это очень плохо, когда всё хорошо, — говорил Чиж журналистам. — У меня действительно так было несколько раз. Ну, всё хорошо, лучше некуда. А потом непременно приходят какие-то неприятности. Это как бы расплата. Потому я не очень люблю, когда у меня всё хорошо. Я этого боюсь инстинктивно».
Неслучайно свой личный юбилей Чиж встретил радикальной сменой имиджа — родные, друзья и братья-рокеры испытали шок, когда увидели его бритым налысо. Артист без тени смущения объяснил, что побрился по пьянке: «Старый Новый год с друзьями отмечал, и вот стрельнуло мне. Поутру не узнал себя в зеркале, испугался, шарахнулся. А сейчас привык».
Дальше — больше: когда шевелюра слегка отросла, Чиж зачем-то выкрасил волосы в ярко-желтый цвет (сначала хотел цвет «сочной молодой травы», но в салоне просто не нашлось такой краски), полюбил носить очки со слабыми диоптриями в оправе а-ля Джон Леннон. Не нужно быть психоаналитиком, чтобы дать объяснение этим странным, на первый взгляд, метаморфозам: меняя (вроде бы спонтанно) свой облик, мы подсознательно надеемся на такие же кардинальные перемены в своей жизни.
И эти перемены не заставили себя ждать.
Возвращаясь с очередных гастролей, Чиж зашел в свое купе и увидел девушку-блондинку. Попутчицу звали Валентиной. Странно, но рок-звезду она не узнала. Возможно, потому, что мало интересовалась отечественным роком. «Сначала он мне не понравился, — рассказывала Валя. — Представьте себе: в купе вваливаются два бритых наголо мужика на бровях[123], я прошу одного из них уступить мне нижнюю полку, а они не соглашаются. Я обиделась, послала их и полезла на свою верхнюю полку».
«Зато уже через пять минут, — продолжил Чиж, — Вале пришлось с нами пить водку. Так и познакомились». Оказалось, что Валентина родом из Великого Новгорода, по образованию экономист (специализация — менеджер по туризму), прилично знает английский и собирается поехать на стажировку в Англию. Они договорились переписываться по электронной почте.
Так начался их роман. Пока что виртуальный.
Последствия были мгновенными (хотя Чиж утверждает, что это всего-навсего совпадение). Зимой 2001 года в интервью корреспонденту «МК-бульвара» он признался: «Ты знаешь, я молчал три года. Между нами говоря, я ничего не писал. Вообще. Единственное, что я написал за это время, — цикл стихов под названием “Бл...ские стихи”... Там, по-моему, двенадцать стихотворений. И ничего вообще. Миллион нот музыки и ни одной строчки. А сейчас, знаешь, как окошко открылось, и всё выливается. Я пишу, и мне так кайфово от этого... И оказывается, я три года не улыбался. А сейчас хожу, улыбаюсь, я всем рад. Я пишу какие-то песни — это так здорово! Я не боюсь чистого листа, не боюсь авторучки. Как сумасшедший беру и записываю... Я сейчас могу в день писать по две-три песни. Чем и занимаюсь».
Интересная деталь: многие из этих песен Чиж написал, забравшись в северную глухомань, в санаторий под Вяткой, где его вдохновение подпитывала не только местная лечебно-столовая сульфатно-кальциевая минеральная вода «Нижне-Ивкинская». Сотрудники санатория рассказали журналистам, что не раз становились свидетелями, как Чиж забирался на водонапорную башню и кричал оттуда что-то из своего репертуара. («Враки. Я боюсь высоты. А если б и забрался, декламировал бы не себя любимого, а Есенина, Маяковского, Пушкина...»)
«Песни родились очень быстро и легко, одна за другой, — рассказывал Чиж. — Я вообще обычно легко пишу в состоянии похмелья, которое у меня тогда и было, — самое беззащитное состояние мужика, который не знает, что со всем этим делать. Кто-то на стенку бросается, кто-то картины пишет, а я вот — песни».
Новый материал он решил записать в одиночку. И вовсе не потому, что решил сам заграбастать весь гонорар за пластинку. Сольник, что бы там ни говорили, — всегда «проверка на вшивость», всегда возможность «выскочить» из своей группы и посмотреть, чего ты стоишь сам по себе, голенький. В этом (и только в этом!) смысле рецензент питерской газеты «Смена» был прав, когда написал, что такой шаг Чижа — «личное освобождение автора от Компании».